ВЛАДИМИР КЛИПЕЛЬ - УЛЫБКА ДЖУГДЖУРА

Постепенно прошло волнение от встречи, замолкли мы и потянулись гуськом по тропке, благо, что она как раз туда тянет, куда и нам надо. Наверняка эвенки оленей гоняли из-за хребта к морю. Раньше они такие перекочевки часто делали, чтоб дать олешкам возможности солью морской подкрепиться, а самим запастись рыбой на долгую зиму. Ягель в этих местах был неплохой. Я говорю «был» не случайно. Был, а нынче почти его не видать, и по склонам на сопках заметны давние гари. От пожаров на Севере не столько лес страдает, сколько оленные пастбища. После огня ягель вырастает не скоро, лет через десять-пятнадцать, а то и вовсе не возобновляется. А люди, которые ныне идут в тайгу с разными экспедициями, не очень-то заботятся о сохранности пастбищ, иным и вовсе наплевать, как будет жить эвенк без оленей, их девиз таков: «Тайга велика, ни черта ей не сделается. Жги ее и с корнем выворачивай. А наше дело гроши заработать хороши…»

По этому случаю припомнилось мне, как год назад, ожидая самолета в аэропорту, вели мы с Василием Степановичем Охлопковым неторопливые беседы и он говорил:

– На производстве порядок твердый: прежде чем допустить к работе, будь добр, сдай экзамен по технике безопасности, распишись, что ты ознакомился с правилами производства, а потом берись за дело. У геологов и лесоустроителей без справки о прививке от энцефалита не берут в экспедицию. А вот о том, как вести себя в лесу, чтоб не портить народное добро, у нас не тревожатся. А ведь каждый пожар – это тысячи на дым. Тем более это опасно у нас на Севере, потому что ягель даже из-под копыта не скоро восстанавливается, а после пожара тем более. Я об этом не раз говорил, почему не требуют такой техминимум от геологов, от всех, кто в лес идет…

И вот идем, встречаем старые стоянки оленеводов, видим на деревьях затески, заплывшие от давности, местами тропу наторенную, а ягеля нет. Не стали бы эвенки здесь оленей гонять, если б корма не было. Был здесь ягель, был…

Идем, а день прямо на редкость, прямо удивительно, насколько хорош. Солнце сияет ласковое, небо бездонной синевы, кучевые облака висят в вышине недвижимо, белые и опрятные, и голубые тени от них заснули на зеленых кручах сопок. Шумит веселая речка в лесистых берегах, торопится к морю, и под ее воркотню дремлют разомлевшие лиственницы. И когда глянешь вдоль ее долины, то видно становится, с какой высоты берет она свое начало, аж оттуда, где бурными волнами вздыбились пепельно-серебристые гольцы сурового Джугджура. Будто алмазы в короне великана, сверкают языки снега на крутых изломах хребта, и влажные облака своими боками осторожно протирают пыль на их ослепительных гранях.

Неужели мы доберемся до них, до этих снегов, до обрывистых цирков, до каменных исполинских останцев, пропоровших хребтину Джугджура в самых неожиданных местах? Даже не верится.

Я так давно-давно загорелся желанием увидеть Джугджур, что теперь не могу ни о чем другом думать, как только о встрече с ним. Мое знакомство с ним произошло по книге геодезиста Федосеева «В тисках Джугдыра». Там есть главы и про Джугджур, про его суровые и безжизненные вершины, про злые морозные ветры, которые он посылает на путников, идущих к перевалам. Федосеев описал наш дальневосточный Север как большой художник, как человек, исходивший эти места. Среди этих гор прошла большая часть его жизни, здесь, у подножия одного из пиков, покоится его сердце. Эти места он любил, и поэтому завещал похоронить его тут, на земле, которой отдал себя живого, свою энергию, свой пытливый ум. Он знал эту землю, ему можно во всем верить. И все-таки я хочу увидеть Джугджур своими глазами. Недаром говорится, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Про зимний суровый характер Джугджура я слышал и от Димы-шофера. Он рассказывал про снега и наледи в несколько метров толщиной, в которых деревья порой скрываются чуть ли не до макушки, про ветры, ледяными потоками врывающиеся в долины и ущелья с западной стороны хребта, про морозы, от которых замерзает дыхание и падает кристалликами инея. А сейчас я вижу, как цветет малиновыми метелками кипрей, как на щеках распадков, будто брызги голубого неба, павшие на серый камень, маленькими куртинками проклюнулись и зацвели незабудки. Таких ярких, таких откровенно голубых мне не приходилось видеть даже дома, хотя Хабаровск много южнее Аяна. Деревья, кустарники, травы источают ароматы, и воздух пьянит и кружит голову, как хорошее игристое вино. Я знаю, что нам здорово повезло, и такой погоды, как сегодня, может быть, уже не случится здесь до конца лета, и тогда все переменится. Пусть, но я буду знать, какой ласковой бывает улыбка Джугджура.