Владимир Кораблинов - Жизнь Никитина

Среди прочих редкостей была также показана большая, в четвертку, тетрадь – список знаменитого радищевского «Путешествия». От печатной книги рукопись отличалась многими дополнениями и стихотворными вставками. В этом-то Александр Петрович и видел ее ценность.

Он подержал тетрадь осторожно, с опаской, как ручного зверька (ручной-то ручной, да может и цапнуть ненароком), замшевой тряпочкой смахнул с переплета невидимую пыль и с заметным облегчением вогнал крамольную тетрадь в тесный строй книг, на прежнее место.

– Завиральные идеи-с, – сказал, горестно вздохнув. – Да и написано дурно. Но зла породила – о-хо-хо… И четырнадцатое декабря, и нынче эти… русские фурьеризмы-с. Искандеров породила, Некрасовых. Чернышевских. Все им нехорошо, все не по-ихнему… Нынче же, когда отечество терзаемо злобным врагом христианства, не злобствовать надо, а грудью – грудью! – встать против неверных!

Ах, какие стихи! Я уже их графу Дмитрию Николаичу отослал с оказией, они будут украшением сборника! Позвольте обнять вас, драгоценнейший Иван Савич! Ба! Да вот и обедать зовут…

Кто, кто его просил посылать в сборник эти несчастные стихи!

Перед обедом Александр Петрович отрекомендовал его важной монахине.

– Матушка Смарагда, игуменья.

Это была сухонькая, старая женщина с видом властным и, как показалось, надменным.

Иван Савич не знал – подойти ли под благословенье, просто ли поклониться. Заметив его смущение, она ласково улыбнулась:

– Ваша почитательница.

И поздоровалась, по-мужски тряхнув руку Никитина. Маленькие сухие пальчики игуменьи оказались сильными и цепкими, как птичья лапка. Да она и вся была похожа на птичку: вострый глазок из-под черного куколя, воскрылья ряски, быстрый поворот головы. Надменность же просто показалась. Милая, добродушная старушка.

– Рада буду видеть вас у себя в скромной келье, – сказала. – Послушать «Моление» из уст автора… Стихи прелестны!

Иван Савич страдал. Когда люди незнакомые, чужие, хвалили вот так, прямо – его корчило. Кроме всего, эта старая монахиня все-таки была не просто матушкой Смарагдой, игуменьей. В миру она называлась Варварой Никитичной Бегичевой и приходилась родною сестрой братьям Бегичевым – Дмитрию и Степану, из которых первый, недавний воронежский губернатор, – сочинитель, автор известного романа «Семейство Холмских», второй – друг Грибоедова.

Старушка в монашеском куколе, таким образом, из фигуры обыкновенной, заурядной, из матушки игуменьи оборачивалась фигурой особенной: тою же птичьей лапкой, какой только что здоровалась с Никитиным, она пожимала руки Грибоедова, может быть, самого Пушкина… Слышала их голоса, смех. Видела их простыми, свободными от уз величия и всероссийской славы.

Старушка была – ох, не проста. Похвалила Ивана Савича, выказала любезность, пригласила в скромную келью, «послушать из уст автора»…

Во все время обеда Никитин поглядывал на нее с опаской.

Но девицы… ах, девицы!

Они сидели смирнехонько, лишь глазками постреливали. И обе были так хороши, так благоуханны, так светились чистотой юности и белопенной облачностью воздушных платьев, что и мрачноватая столовая казалась светлее от их присутствия.

Александр Петрович норовил натравить застольную беседу по стезе литературной, но старик Плотников ворчал, поворачивал на свое – на манифест об ополчении, на дела деревенские.

– Наделали умники делов с этими ополчениями, – бубнил раздраженно, – поди сладь теперь с мужиком-то. У нас еще, благодарение богу, тихо, а в иных уездах что? Бунт! Давай, дискать, им волю и – баста! Это как, позвольте спросить?

Бушевал, рубил сплеча с простотой деревенской. И лишь тогда притих, когда Смарагда сказала:

– Да уймись же ты, петух! Вот разошелся.

Далее все потекло благопристойно.

Все так именно, как хотелось Александру Петровичу: отобедав, перешли в гостиную, где заставили Никитина прочесть несколько стихотворений.

Наталья Вячеславна довольно бегло, хоть и не слишком чисто, сыграла прелестную вещицу, что-то из Шуберта. Мамзель Жюно глядела на Ивана Савича влюбленно.

Прощаясь, папенька Плотников пригласил Никитина посетить летом их деревенский уголок. Девицы защебетали наперебой:

– Приезжайте, приезжайте обязательно! Вам понравится в нашей Дмитриевке!

Никитин кланялся, благодарил.

Девицы щебетали.