Илья Штемлер: Звонок в пустую квартиру

Прекрасные две жизни. Я же ищу сюжеты в каких-то чужих судьбах. Почему бы мне не описать жизнь близких людей? Не получится. Для того чтобы написать правдиво, убедительно, мне кажется, надо не все знать о том, о ком пишешь. Тогда и появляется чудодейственный манок, следуя за которым ты вовлекаешь и читателя. И в мировой литературе не часто встретишь произведение, в основе которого без всяких прикрас и домыслов, без всяких придуманных ситуаций лежит судьба конкретного человека. За исключением документальных произведений. Да и те нет-нет да и соскальзывают в капкан завлекательности.

Известна история о том, как Бальзак, услышав разговор мужа и жены, идущих с какой-то вечеринки, жадно внимал их беседе на бытовые, рыночные, семейные темы, даже стал свидетелем их ссоры и примирения. Он как бы воплотился в третье действующее лицо уличной встречи. Но когда попытался перенести на бумагу все «как есть», получилось скучно. И Бальзак создавал мир по своим законам, не менее убедительным, чем подсмотренные в жизни. Этим фотография отличается от художественного полотна. Фотография — факт, полотно — фантазия. Если полотно сливается с фотографией, становится неинтересно. Важно сохранить между ними промежуток, глоток, вмещающий как бы «вкус вещи», тот внутренний подтекст, который не сможет проявить никакая самая превосходная фотография…

Мне сегодня кажется, что то, далекое уже время юности и детства было без забот. Но тогда, в той жизни, забот хватало, и предостаточно. Особенность лишь в том, что тогда я не был в ответе за другие жизни, а по мере наслоения годов стал. Ответственность за другую жизнь — огромная психологическая нагрузка. Отношение к ней разное. Одни принимают ее с мазохистским упоением, идут на жертвы, другие разрубают этот узел разводами, отречением и даже самоубийством.

Вероятно, со стороны восхищала и удивляла степень жертвенности, которую приносили мои родители, сохраняя семейный союз, чтобы уберечь меня и сестру. Жили они между собой неладно: сказывалось и отсутствие материального достатка, и противоположность характеров, и, отчасти, разный интеллектуальный уровень. Но это только со стороны. Ибо, убежден, несмотря на бытовые дрязги, они любили друг друга. И через пятнадцать лет после кончины отца мама вспоминала его так, словно между ними никогда не пробегала черная кошка. Перед своей смертью, в забытьи, она повторяла его имя…

Учился я в школе неважно. И был одинаково «силен» что по точным предметам, что по гуманитарным, хотя к последним имел большее предрасположение. Однако образование получил техническое, и так бывает. В определенной степени из равнодушия к судьбе, в этом суть достаточно ленивых по натуре людей. Чем объяснить эту некоторую леность? Как ни странно, я объясняю… температурой тела. Моя нормальная температура ниже обычной на один градус. Эдакое перманентное состояние анабиоза. Явление необъяснимое, переданное мне по наследству от матери, а та получила от бабушки, женщины отнюдь не ленивой, а энергичной, властной. Выходит, что некоторая леность распространяется лишь на особей мужского пола. Однако в том, что касалось сугубо мужского отличия, лености не замечалось, наоборот, чрезмерное любопытство. Впрочем, подобное любопытство отмечалось у многих моих приятелей, несмотря на бдительность родителей и общественное мнение, — природа ломилась в распахнутые двери. В этом жанре у нас были свои звезды первой величины. Например, Алик Рубштейн по прозвищу Рубчик. Алик отличался неуемной мужской энергией, несмотря на свое тщедушие, даже по меркам нашей не очень сытой юности. Его напарник по любовным утехам Чингиз Ахундов — высокий, нескладный, с покатыми плечами и широким женским задом, по прозвищу Жопа — составлял с Аликом законченный портрет сексуального бандита. Обычно они выходили вечером на Парапет, бакинцы знают этот сквер в центре города, имевший славу гнездилища разврата. Особой известностью на Парапете пользовалась хромая Лиля — кондуктор трамвая, особа неопределенного возраста, круглолицая, мелкоглазая, с узкими губами, чувственность которым она придавала ядовито-красной помадой. Лиля собирала стайку юнцов и водила к себе «на хату». Припозднившийся прохожий с изумлением наблюдал эту странную процессию — впереди, выдрыгивая хромую ногу, шкандыбала Лиля, а за ней, смиренно зажав в руках пять рублей — известная такса по тем временам, — следовали «на дело» сопливые любовники во главе с Рубчиком и Жопой. Поодаль, приседая от хохота, шествовали «свидетели» из тех, у кого не хватало отваги выйти на «тропу любви» или не было пятерки. Алика довольно часто били. Сам видел, как его в кустах тузили две проститутки, и олеандры одобрительно аплодировали в такт своими пунцовыми ладошками. Как я понял из обрывочных вскриков, одна из ночных бабочек по милости Алика залетела в вендиспансер и требовала компенсацию за причиненный производственный ущерб. Алик отрицал свою причастность и выставлял встречный иск— за потерю переднего зуба и расквашенный нос. Что и говорить, издавна любовь шла под руку с коварством.