Сергей Поварцов - Причина смерти — расстрел - Хроника последних дней Исаака Бабеля

Выбор, сделанный юношей осенью 1917 года в пользу большевиков, предопределил и отношение к Всероссийской Чрезвычайной Комиссии. Карающий меч революции обрушился на мародеров, саботажников, бандитов, белогвардейских заговорщиков, монархистов и проч. Идея коммунистического Интернационала объединила в рядах РКП русских и евреев, латышей и поляков, «лиц кавказской национальности» и прибалтийских обрусевших немцев. Многие из них стали сотрудниками ВЧК. Другим объединяющим началом была ненависть к царской России и самодержавию. Октябрьский переворот открыл новую обнадеживающую страницу в биографиях сотен тысяч людей. Канула в Лету черта оседлости, исчезли полицейские препоны и ограничения для получения образования в российских вузах. Социальный аспект революции неотделим от национального, этнического. «Мы наш, мы новый мир построим: кто бы ничем, тот станет всем». Известные строчки партийного гимна гипнотизировали людей так же, как самое главное слово тех лет, — революция. Общечеловеческий характер исторического события подкреплялся уверенным обещанием: «С Интернационалом воспрянет род людской!» Чтобы лучше понять психологию российских граждан, втянутых в братоубийственную гражданскую войну, необходимо помнить, какими соблазнительными оказались для них лозунги большевиков, обещавших землю — крестьянам, власть — Советам, мир — народам… Универсально соблазнительной, а потому столь действенной нужно признать и формулу Великой французской революции о свободе, равенстве и братстве. Казалось, что утопия обретает свои реальные земные очертания.

Идея революционного долга, защиты пролетарского дела от посягательств «буржуев» и «мирового капитала» побудила некоторых радикально настроенных интеллигентов сотрудничать с ВЧК. В «Автобиографии», где Бабель рассказывает, как по совету Горького он на семь лет «ушел в люди», читаем среди прочего: «служил в Чека». Подробности этой службы читатель смог узнать в 1932 году, когда Бабель напечатал автобиографический рассказ «Дорога». Напомню его сюжет. Ноябрь 1917 года. «С развалившегося» (очевидно, румынского) фронта герой рассказа отправляется в Петроград. Путь лежит через Украину. Где-то за Киевом в теплушке поезда появляется станционный телеграфист, проверяющий документы. Первой жертвой неожиданного контролера становится еврейский юноша, едущий в Питер учительствовать вместе с молоденькой женой. «Телеграфист прочитал их мандат, подписанный Луначарским, вытащил из-под дохи маузер с узким и грязным дулом и выстрелил учителю в лицо». Та же участь ждет героя рассказа. «Из вагонов на полотно выбрасывали евреев. Выстрелы звучали неровно, как возгласы». Однако судьба милостиво улыбается ему: какой-то мужик, забрав золотые монеты, сняв сапоги и пальто, отпускает юношу с миром: «Беги, Хаим». Через несколько дней герой является на Гороховую, 2. Тут бывший полковой унтер-офицер, а ныне следователь петроградской ЧК Ваня Калугин оказывает молодому человеку необходимое содействие. «Он поговорил с Урицким. Я стоял за драпировкой, падавшей на пол суконными волокнами. До меня долетели обрывки слов.

— Парень свой, — говорил Калугин, — отец лавочник, торгует, да он отбился от них… Языки знает…

Комиссар внутренних дел коммун Северной области вышел из кабинета раскачивающейся своей походкой. За стеклами пенсне вываливались обожженные бессонницей, разрыхленные, запухшие веки.

Меня сделали переводчиком при Иностранном отделе. Я получил обмундирование и талоны на обед».

Так решилась для Бабеля проблема физического выживания. Вкупе с политическими, о которых уже сказано выше, она определила линию судьбы. Встречу с Урицким Бабель описал с присущей ему лапидарностью, сохранив чувство меры и делая акцент на новых товарищах по службе. Современные авторы М. Скрябин и Л. Гаврилов в книге об Урицком используют бабелевский рассказ «Дорога», но придают сцене знакомства дозу беллетристического утепления. Получается так: «И юноша вместо страха вдруг ощутил в себе добрую жалость к этому усталому человеку, принявшему на свои плечи непосильный такой груз. Со своей стороны и Урицкий присматривался к будущему сотруднику. Ему показалось, что юноша чем-то напоминает младшего брата Соломона. Пахнуло детством. Днепр. Черкассы». Еще пара страниц, и с легкой руки наших фантазеров летом 1918 года Бабель отбывает на Украину «в числе других питерских чекистов» [2] Скрябин М., Гаврилов Л. Светить можно — только сгорая. М., 1987. С. 307, 310. .