Андрей Антипов - Лев Рохлин - Жизнь и смерть генерала.

Командование согласилось с планом, предложенным Рохлиным. В результате войска вышли к Ургунскому ущелью без потерь. Душманы не ожидали такого стремительного броска и не успели ничего предпринять.

- В операции принимал участие будущий президент Афганистана Наджибулла, - рассказывает Рохлин. - Тогда его называли доктор Наджиб. Он дал войскам несколько наводок...

191-й полк прорвался в ущелье первым. И Рохлин вскоре выяснил, что все наводки - пустые.

- В этом тоже сказывались свои проблемы: несогласованность и отсутствие единого центра управления, - считает он. - Уже тогда политики гнули свое, дипломаты - свое. КГБ и армия разбирались между собой. А местные власти имели свои интересы и лавировали между всеми. В результате никто ни за что конкретно не отвечал.

Но, как бы там ни было, операция продолжалась.

- Вскоре летчики доложили, что из прилегающего района по ним ведут сильный огонь из ДШК5, - рассказывает Рохлин. - Я запросил разрешение выйти в тот район. И, развернув полк на фронте до десяти километров, повел его в горы. А вскоре центр боевого порядка полка натолкнулся на сильнейшее сопротивление. Как потом выяснилось, это были стратегические склады душманов, куда было свезено огромное количество боеприпасов и материальных средств. Объемы завоза рассчитывались на весь зимний период боевых действий.

Рохлин, как всегда, не стал бросать полк в атаку.

- Уровень подготовки личного состава полка, - говорит он, - позволял решать практически любые задачи. Все офицеры, до командира взвода включительно, умели руководить огнем артиллерии. Артиллерия и решила задачу разгрома базы. Ее правильно направленный огонь привел к тому, что на базе начали рваться склады с боеприпасами. Сила взрывов была такой, что взрывная волна докатилась до передовых отрядов полка и у одного из пулеметов ДШК оторвало ствол и подбросило высоко вверх. Ствол упал на солдата-пулеметчика. Он получил сильную контузию и стал единственным пострадавшим в операции.

- В то время, пока шел разгром базы, группа разведчиков вышла к большому населенному пункту Сена, - продолжает Рохлин. - Блокировать его 20 разведчиков не могли. И лишь вели наблюдение, выставив засады. Через некоторое время из села вышла группа душманов и напоролась на нашу засаду. Одного попавшего в плен душмана разведчики отпустили, приказав передать, что,если остальные не сдадутся, живыми им не уйти. Это был, конечно, блеф. Разведчикам было не сдержать большой отряд, который находился в селе.

Наутро из села без всяких дополнительных предупреждений стали выходить мужчины и складывать оружие.

Рохлин попросил прислать в село нескольких представителей правительства Афганистана, чтобы провести переговоры.

Переговоры прошли успешно, и весь отряд согласился перейти на сторону правительства.

- В разговоре с командованием отряда, - рассказывает Рохлин, - я спросил, что заставило их так легко сдаться. Они ответили, что знали, с кем им придется иметь дело, если они будут прорываться... И решили не повторять ошибок тех, кто вел себя по-другому. Оказывается, они были хорошо информированы о полке и знали о всех проведенных нами операциях...

" Бывший первый заместитель, а затем командующий 40-й армией В. /7. Дубинин, - пишет генерал Варенников в письме Рохлину, о котором мы говорили выше, - не один раз вспоминал Ваши умелые действия и высокие показатели в боях".

Сегодня, по прошествии многих лет, Рохлин считает главным своим достижением в Афганистане не удачные боевые операции, а то, что ему удалось сломать в подчиненных ему полках традиции пресловутой дедовщины.

- Этому явлению в действующих частях придавалось очень мало значения, - говорит он. - Но факты были страшные. В Бахараке, в роте охраны аэродрома, так называемые "старослужащие" облили солдата-первогодка керосином и сожгли за то, что он не натопил печку в землянке. Я за этот случай получил выговор, как начальник гарнизона. Хотя аэродром тогда охраняла не моя рота. А чуть позднее молодой солдат, не выдержав издевательств, расстрелял целое отделение... Я шел на самые крайние меры в борьбе с подобными отношениями. Честно говоря, дело доходило до мордобоя... Сам бил тех, кто издевался над сослуживцами. Заставлял на коленях стоять перед полком и просить прощения у товарищей. И когда один сержант привел ко мне молодого солдата и попросил поговорить с ним, потому что считал, что солдата бьют, я испытал чувство, сравнимое разве что с тем, которое было у меня, когда старшим лейтенантом получал первый свой орден...