Наталья Громова - Ольга Берггольц - Смерти не было и нет. Опыт прочтения судьбы

После этого они расстались уже навсегда.

Но вслед уходящему прошлому несутся беспощадные строки: "Я все оставляю тебе при уходе…" (цикл "Перед разлукой"):

В 1959 году Макогоненко был приглашен на работу в Институт русской литературы в отдел пушкиноведения. Поначалу часть старой интеллигенции его как пушкиниста не признавала. Корней Чуковский даже писал о нем: "Макогоненко опрощает, вульгаризирует поэзию Пушкина", – а стиль Макогоненко-ученого охарактеризовал "как удивительное смещение пустого пафоса, бытового говорка, отличающего телевизионные передачи "на огонек", канцелярской речи, присущей деловым бумагам, неграмотно составленным объявлениям, заявлениям, просьбам, ходатайствам и газетным статьям" [132] Цит. по: Дружинин П. Просветитель XX века. С. 22. URL: http://www.truten.ru/books/pdf/8/3.pdf . . И только много лет спустя пушкинисты увидели в Макогоненко, который к тому времени сделал солидную академическую карьеру, равного себе исследователя. В отзыве на монографию "Творчество Пушкина в 1830-е годы" (1982 год) В. Вацуро [133] Вацуро Вадим Эразмович (1935–2000), один из крупнейших отечественных историков литературы, сотрудник Пушкинского дома, автор трудов о русской литературе 1810–1840-х годов. подчеркивал: "Книга эта – безусловно, незаурядное явление. Она остра и полемична, темпераментна и превосходно написана" [134] Вацуро В. Г. П. Макогоненко как исследователь Пушкина. URL: http://feb-web.ru/feb/pushkin/serial/ise/ise-3222.htm . .

А Ольга, расставшись с мужем, памятью вернулась к Молчанову. Вернулась к позабытой, казалось бы, мысли, что именно ее измена Николаю, как ржавчина, разъела их жизнь с Макогоненко. С горечью вспоминала, как Макогоненко однажды признался ей: Николай просил его увезти Ольгу из блокадного Ленинграда, иначе она погибнет. Ее Коля хотел, чтобы она жила. Ему было неважно, станет ли она "блокадной мадонной" (а для Макогоненко – важно), он хотел для нее только одного – счастья.

29 января 1947 года, Ольга вдруг вспомнила: "Он написал мне в тюрьму: "Верен тебе до гроба в этой, и в той – в вечности"". Ведь это и к нему были обращены ее слова, выбитые на мемориальной стеле Пискаревского кладбища: "Никто не забыт и ничто не забыто".

Чем дальше, тем выше и недосягаемее для нее становился образ Николая Молчанова. Но что это меняло? Только усиливало ее отчаяние от развода с мужем и ощущение полного женского одиночества.

В 1962 году Макогоненко исполнилось шестьдесят лет. Ольга поздравила его и в ответ получила открытку: "Спасибо тебе, родная, за добрые слова… Вчерашний звонок и твой привет – был самым дорогим подарком в мой день…"

Когда она умерла, он подготовил к публикации воспоминания о ней и фрагменты ее блокадных писем. Входил в комиссию по ее литературному наследству. Пережил ее на одиннадцать лет и умер в 1986 году.

"Около 6 часов утра плавным потоком, без шума, колонны грузовиков начали занимать центр города, – писал корреспондент "Нью-Йорк Таймс" о дне похорон Сталина. – Они тихо шли вниз по улице Горького, они бесшумно спускались с холма Лубянки. В каждом из этих грузовиков молча сидели на скамьях 22 солдата специальных батальонов МВД. К 9 часам утра тысячи солдат были сосредоточены в центре города, опоясанном линиями грузовиков… Не только тысячи солдат МВД были расставлены вдоль и поперек всех этих улиц, но и десятки тысяч грузовиков были пригнаны в Москву, поставлены сплошными линиями вплотную, образуя непроницаемые баррикады. Во всех ключевых пунктах эти баррикады из грузовиков с войсками были укреплены танками, стоявшими в три ряда. В этом железном ошейнике Москва оставалась с 10 или 11 часов утра 6 марта до 4 часов дня 9 марта".

Но люди железный ошейник, в котором оказался город, не ощущали. Они чувствовали только горе, тревогу и растерянность. Десятилетиями советская власть убеждала народ, что равновесие мира держится усилиями одного человека – Сталина. И вот его не стало.

В этой скорби Ольга Берггольц была едина со всеми.