Наталья Громова - Ольга Берггольц - Смерти не было и нет. Опыт прочтения судьбы

А Ахматова услышала Седьмую в Ташкенте в 1942 году. Ее впечатления позже записала в своем дневнике Лидия Чуковская: "Какая страшная вещь… Вторую и третью части нужно слышать несколько раз, чтобы проникнуться ими, а первая доходит сразу. Какой ужас эти гнусные маленькие барабанчики… Там есть место, где скелеты танцуют фокстрот… Радостных нот, победы радости нет никакой: ужас сплошь. Вещь гениальная, Шостакович – гений, и наша эпоха, конечно, будет именоваться эпохой Шостаковича" [103] Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой: В 3 т. Т. 1. 1938–1941. М., 1997. С. 465. .

Почему именно Ольга становится символом блокадного Ленинграда? Почему город воспринял именно ее как свою защитницу? Ведь большая часть того, что она писала, вполне в канонах советской пропаганды. Она знала, что пишет "проходные" тексты, но при этом вписывала в привычную, всем знакомую пафосную раму подлинные слова: "Бедный ленинградский ломтик хлеба / Он почти не весит на руке". Это строки из стихотворения, посвященного простой женщине-блокаднице. Ее, как и других ленинградцев, Берггольц объявит подлинными героями войны. Горожан, воюющих с голодом, холодом, мраком и страхом, а не летчиков, моряков, танкистов, полководцев или солдат. Объявит на свой страх и риск. И объявит так категорично, что отменить это будет уже невозможно.

Ее слушатели и читатели знали, что Ольга Берггольц отдавала им всю себя. Она старалась быть чувством и голосом каждого. История о том, как она упала на улице, не имея сил идти дальше, и очнулась, услышав из уличного репродуктора свой собственный голос, который буквально поднял ее на ноги, может быть, и мифическая, но прочитывается как метафора не только блокадной, но и всей ее последующей жизни. Для ленинградцев она была не просто известным поэтом – Ольгой Берггольц, а кем-то совсем иным. Символом стойкости города. И верили уже не государству, а – ей. Она стала человеком-легендой.

Вот тут для нее начиналось самое трудное. Испытание славой настигнет ее после победы.

Чем стала блокада для Ольги и жителей города? В письме Николаю Оттену, завлиту Камерного театра, она сформулировала настоящий катехизис блокадника. Поводом для этого послания стала предполагаемая постановка Александром Таировым пьесы Берггольц и Макогоненко "Они жили в Ленинграде". Стремясь передать суть пережитой трагедии, она подробно разбирала реалии быта и бытия блокадного Ленинграда, аналитически точно обозначив основные темы запредельного человеческого существования.

"17 марта 1943. …Вас удивит, быть может, обилие "коммунальной" тематики, – но это специфично для нас. Ведь великое ленинградское сопротивление было не только военным, но в еще большей мере шло по линии быта, борьбы за самые основы человеческого существования и жизни, удержания элементарных каких-то вещей. Все распадалось, смещалось, переосмысливалось; стремительнее всего обваливались надстроечные украшения и шелуха, оставалась жизнь и смерть в чистом виде. Как бы объяснить Вам понятнее? Ну, например, в декабре сорок первого – январе сорок второго года люди еще стремились похоронить своих близких в гробах и отдельных могилах. Это было чудовищно трудно, и очень многие погибали только потому, что отдавали свой хлеб и силы на похороны близких. К концу января уже почти никто не пытался этого делать – не оттого, что "очерствели", а потому что "отдача последнего долга" перед задачей сохранить живых – сделалась не только не обязательной, но нелепой. И если эта действительно драгоценная надстройка рухнула, то, что же говорить о других, менее существенных? А борьба за жизнь, за основные ее, что ли, условия – тепло, свет, вода (то, что было сотворено в самые первые дни творения!) – была борьбой тяжкой, нудной, утомительной. Для нас, в городе, который ежедневно разрушали немцы, жилье имеет, я бы сказала, первобытное, первичное значение… Людей Большой земли восхищает то, что "ленинградцы под снарядами ходят". Эко дело, – не подумайте, что я бравирую, я, кстати, не из самых "бесстрашных", – эко дело снаряды, да у нас в этом году во многих домах настоящий электрический свет горит! Вот наша настоящая романтика и экзотика. Мы всеми мерами – и сознательно и бессознательно – стремились и стремимся сберечь, сохранить нормальную, обычнейшую человеческую жизнь – и добились все-таки этого".