Наталья Громова - Ольга Берггольц - Смерти не было и нет. Опыт прочтения судьбы

25 июня 1937 года "…собрание партгруппы обсудило вопрос о партпринадлежности бывшего ближайшего авербаховского соратника Ю. Либединского. В 1923 году он защищал троцкистскую платформу. Тем более что его троцкистское мировоззрение отразилось на антисоветской повести "Завтра" …Он же является автором клеветнической книги "Рождение героя"… т. Мирошниченко поставил вопрос о пребывании Ю. Либединского в партии".

Против голосовали только Александр Фадеев и Алексей Колосов.

Мирошниченко называл Либединского "барином в партии", Ставский обвинял в нарушении партийной дисциплины и в том, что он присылал партийные взносы по телеграфу.

Фадеев в 1937 году еще не был руководителем Союза писателей, не был членом ЦК. Но на партийном собрании он сказал: "Бывают в жизни коммуниста такие минуты, когда убедительнее всех документов должны быть слово товарища по партии. И вот я, знающий Юрия Либединского на протяжении многих лет, отвечаю за него своим партийным билетом и своей головой, что он честный коммунист" [64] Колосов М. Александр Фадеев // Александр Фадеев в воспоминаниях современников. М., 2002. С. 117. .

Поскольку исключение из партии означало фактически запрет печататься и лишало возможности иметь заработок, Фадеев тут же принес Либединскому деньги. "Мы жили на нищенскую зарплату начинающей (первый год после окончания студии) актрисы – моей матери, – писал Михаил Лебединский. – Так что с деньгами было туго".

Марианна Герасимова, первая жена, прислала Либединскому полное "партийного" сочувствия письмо. "Дорогой друг Юрочка! – писала Марианна. – Тяжело и больно было узнать о твоем горе. Но спасибо, что ты написал мне, я теперь знаю, что ты отнесся к происшедшему мужественно, так, как следует коммунисту. У тебя под твоей мягкой поверхностью много сил, много твердости. И ты поднимешь и эту тяжесть, тяжелее которой, пожалуй, для нас и нет. В твоем письме есть несколько слов, по поводу которых, мне кажется, нужно нам с тобой поговорить <���…> По твоей склонности видеть у себя только минусы, ты можешь забыть, что ты был красногвардейцем и сражался в те дни, когда многие, считающие себя безупречными, держали голову под подушкой и молили "лишь бы пронесло стороной". Ты можешь забыть, что белые тебя арестовывали, избивали, что ты был членом подпольной организации в белой армии и организовывал переход на сторону Красной армии? Нужно мужественно признавать свои ошибки, давать им такую же жесткую и беспощадную политическую квалификацию, как если бы речь шла не о тебе, а о другом, но ни на минуту нельзя терять своего политического лица. Прости, если то, что я пишу, тебе и без того ясно. Я думаю, – а вдруг пригодится? От всего сердца желаю тебе мужества и твердости… Как бы я хотела чем-нибудь помочь тебе. Хотя бы через маму извещай меня о себе. Твоя М. Всё происшедшее с тобой кажется мне нелепым сном. Кому это нужно? В чем смысл шельмования преданного партии человека? 1937 год" [65] Цит. по: Либединская Л. «Зеленая лампа» и многое другое. М., 2000. С. 225.. .

Каждую ночь в доме Либединских не спали. Теперь, после исключения из партии, ждали следующего действия – ареста. Именно тогда Либединский привык писать по ночам, чтобы быть в полной готовности, когда за ним придут.

А тем временем в Кирове, в бывшей Вятке, назревало новое дело. Дело "авербаховки" Ольги Берггольц.

Инициировал его председатель Кировского отделения Союза писателей Андрей Алдан-Семенов, который в начале тридцатых работал с Берггольц, Молчановым и Дьяконовым в Казахстане в газете "Советская степь". Тогда он писал о строительстве Турксиба, собирал народную поэзию – и сочинял казахский фольклор от имени акына Джамбула Джабаева. Возможно, именно поэтому их отношения с Берггольц не сложились. Алдан-Семенов не пользовался ни симпатией, ни уважением своих коллег. В повести "Журналисты" он был выведен Ольгой иронически в образе газетчика, печатавшегося под псевдонимом Байкал:

"…Он появился в европейской шляпе, в огненном кашне, со значительной, грустной миной на молодом курносом лице. Он ничего не писал из командировки, но привез кучу очерков, переполненных междометиями и восклицательными знаками. "Ее плечи отливали шагренем…" – так начинался очерк о бригадирше каучукового совхоза" [66] Берггольц О. Журналисты // Собр. соч.: В 3 т. Т. 1. Л., 1988. С. 305. . С тех пор Алдан-Семенов и затаил обиду на Ольгу.

Когда в Ленинграде полным ходом шли собрания с обличениями "троцкистско-авербаховских уклонов", Алдан-Семенов обвинил Леонида Дьяконова – ближайшего друга Ольги и Молчанова – в связях с "авербаховкой" Берггольц. Правда, он и представить не мог, что, затеяв дело, сам попадет в яму, которую так яростно копал для других.