Наталья Рапопорт - То ли быль, то ли небыль

Так мы праздновали мой день рождения в девяносто седьмом году. Это не Гауя, это провинция Виктория в Канаде. Володя с Сережей готовят шикарный рыбный стол: Сергей поймал в озере форель, Володя поймал в супермаркете лосося.

В молодости я была к ним глубоко равнодушна. В университете мы были разных поколений – я окончила, они только начинали. Они были физики, я – химик. По неписаной студенческой этике, переведенной на воровской жаргон, физикам с химиками дружить западло.

К тому же с телевизионных экранов семидесятых годов на меня смотрели этакие комсомольские энтузиасты, борцы за мир во всем мире. Они были мне неинтересны. Жизнь наша текла разными руслами. Никитины ездили укреплять дружбу с народами ближнего и дальнего зарубежья, я в это время моталась внутри страны, больно ударяясь о ее железные границы: несла свет популярных знаний работникам химчисток, строителям электростанций, чабанам вместе с их баранами, а, случалось, и зэкам. Путь за границу был мне заказан. Зато уж по Советскому Союзу я наездилась всласть, с южных гор до северных морей, залетая в самые невероятные медвежьи углы…

Дороги наши пересеклись в палаточном лагере московского Дома ученых на латышской речке Гауе.

Помню, мы с полчаса как приехали, ставили палатки. Мимо нас по узенькой тропинке, лихо перескакивая через выступающие корни, неслась на велосипеде шестилетняя Юлька Коган и самозабвенно орала:

– Вы полагаете, все это будет носиться? Я полагаю, что все это следует шить!

– Трогательно, что дети поют наши песни, – сказала откуда-то взявшаяся Татьяна.

Я была смущена. Я не знала, что это песня Никитиных. Более того, я вообще не догадалась, что это была песня. После ужина я подозвала Юльку:

– Что это ты пела на велосипеде?

– «Диалог у новогодней елки» Никитиных. Юлька была откровенно поражена моим невежеством.

– А еще что-нибудь никитинское знаешь?

– Конечно!

– Споешь?

Юлька не заставила себя дважды просить.

Так, в исполнении шестилетней Юльки, началось мое знакомство с никитинским репертуаром.

А вскоре состоялся вечер Никитиных на Гауе. И тут, неожиданно для меня, под телевизионными масками открылись интеллигентные, красивые и обаятельные лица. А репертуар! Я ахнула! Сергей пел:

Сергей пел, а у меня мурашки бежали по коже – да и сегодня бегут, когда я слушаю в записи эту песню. Речитатив Сергея был наполнен необычайным внутренним драматизмом. Конечно, это слова Киплинга. Конечно, написал эти слова по-русски не сам Сергей, а его учитель и друг – Лев Блюменфельд. Но чтобы петь такое в начале восьмидесятых годов в присутствии сотни малознакомых людей – а среди них есть разные, – нужно немалое мужество.

Еще они пели тогда Шпаликова, Левитанского, Самойлова, Юнну Мориц, Коротича. «Друзей теряют только раз…», «Каждый выбирает для себя / Женщину, религию, дорогу..», «Давай поедем в город, / Где мы с тобой бывали…», «Переведи меня через майдан…».

Я слушала, затаив дыхание. Они меня пронзили. Они ворвались в мою жизнь без предупреждения, со взломом. Оказалось, что музыка, которую пишет Сергей, – это моя внутренняя музыка. Я писала бы, наверное, точно такую же, если б умела. Барды ведь есть всякие. Иной раз мне нестерпимо хочется извлечь стихи обратно из их песен. А у Сергея абсолютный слух в поэзии, помноженный на замечательное музыкальное дарование. Его музыка органична замечательным стихам, которые он выбирает; мелодия и поэзия в его песнях настолько срощены воедино, что для их разделения потребовалась бы кровавая хирургическая операция. Бывает, хочется просто почитать эти стихи глазами – ан нет, внутреннее ухо уже слышит их мелодию, и внутренний голос их поет…