— Они закопали ее специально этой ночью.
Ничего не подозревавший Сын Неба пришел в восторг.
Мы шли по великолепным улицам, проходили мимо вилл, дворцов и храмов, которые стояли без крыш под ярким южным небом.
Находиться на развалинах Помпеи и в прохладный день утомительно, а в середине июля просто невозможно. Раскаленные камни жгли ноги сквозь обувь, а колонны вдалеке, казалось, плавились в жарком воздухе. Энрико больше не мог идти. Пришлось послать за носилками. Около ворот нас ждала повозка, возле которой стоял какой-то юноша. Он подошел к Энрико.
— Синьор Карузо, вы прослушаете меня и скажете свое мнение о моем голосе, если я приеду в Сорренто?
Мне кажется, я никогда не видела такого печального выражения лица у Энрико, когда он ответил, что будет ждать его на следующее утро. В отеле Энрико сразу же лег. Я долго просидела в ют вечер на террасе, глядя на огни Неаполя и с ужасом ожидая утра.
Я проснулась раньше Энрико. Он вышел на террасу несколько более бледный, чем обычно, но сказал, что выспался.
— Довольно. Я больше не буду совершать таких длительных экскурсий.
Мы выпили кофе и стали ждать юношу. Я думала, что он принесет с собой ноты неаполитанских песен, и ужаснулась, увидев в его руках клавир «Марты» — одной из самых любимых опер Энрико.
— Какой у вас голос? Баритон?
— Нет, синьор Карузо, тенор.
— Значит, вы поете мою партию. Ну, попробуем.
Мы прошли в салон. Энрико сел за рояль.
— Я не могу аккомпанировать. Возьму только несколько аккордов
Ни голос, ни глаза его ничего не выражали.
Как он сможет вынести все это? — подумала я.
— Я попробую спеть «M’appari» [9] Романс Лионеля «Мне явилась» («Ангел мой, вновь с тобой») из З-го акта оперы Ф.Флотова «Марта».
, - сказал юноша, и Энрико взял аккорд. С первой же ноты стало ясно, что у молодого человека нет голоса. Энрико остановил его, попросил не волноваться и начать снова. Я ушла в свою комнату. Они разговаривали. Потом юноша опять начал петь. Я услышала голос Энрико: «Нет! Нет!». Они замолчали. И вдруг я услышала такой голос!!!!! Я вбежала в салон. Там стоял Энрико и пел так, как никогда раньше. Голос звучал лучше, чем когда-либо. Кончив петь, он всплеснул руками. Лицо его просияло.
— Дора. Я могу петь!! Я могу петь!! Я не потерял голос!!
Музыка опять вошла в нашу жизнь. Весь тот день Энрико говорил о пении не как о тяжелом и ответственном труде, а как об источнике жизни и счастья. В тот же вечер я велела поставить внизу на террасе фонограф, и после обеда Энрико устроил прослушивание пластинок для посла и его жены. На звуки отовсюду сходились люди. В полночь Энрико послал Марио за танцевальными пластинками, пригласил всех присутствующих потанцевать, а сам пожелал всем спокойной ночи. Я наблюдала, как он лежа читал газету, и заметила, что его глаза не двигались по строчкам.
— Как ты себя чувствуешь, Энрико?
— Хорошо, — ответил он, слегка вздохнув. — Я думаю о том времени, когда наша Глория дорастет до дверной ручки. Знаешь, я не думаю о смерти, но мне жаль, что я не увижу, как наша девочка вырастет.
На следующий день мы с радостью узнали, что Джузеппе Де Лука — баритон из «Метрополитен» — остановился на лето в Сорренто. Это был спокойный симпатичный человек, которого мы оба очень любили. В тот день он пришел к нам и долго беседовал с Энрико о предстоящем сезоне и о великих певцах прошлого. После его ухода я пошла на пляж, а Энрико прилег отдохнуть. Когда я вернулась, Марио сказал мне, что у Энрико посетитель. Я вошла в комнату и увидела, что Энрико лежит в кровати. Какой-то старик склонился над ним. Он держал грязными пальцами зонд.
— Этот человек лечил мою покойную мать, — сказал Энрико.
— Что он собирается делать?
— Я покажу ему свой рубец...
— Ему следовало бы вымыть руки.
— Я знаю, но не хочу ущемлять его самолюбие.
Старик ничего не понял из нашего разговора и прежде, чем я смогла его остановить, приподнял корочку над ранкой и ввел в нее зонд, отметив глубину ранки грязным ногтем большого пальца. На следующее утро у Энрико поднялась температура до 39,5 градусов.
Инфекция дала новую вспышку. Я предложила послать за доктором, но Энрико отказался. Он был утомлен, взволнован и, что хуже всего, испуган. В отчаянии я послала за Де Лукой и рассказала ему о случившемся. Он сказал:
— Это может быть весьма серьезно. Мы должны послать в Рим за братьями Бастинелли. Они — лучшие врачи в Италии. Я скажу Карузо, что вы плохо выглядите, оттого что переживаете за него, и сможете успокоиться только тогда, когда приедут эти врачи.
Читать дальше