Андрей Волос - Жизнь Изамбарда Брюнеля, как бы он рассказал ее сам

31 декабря. Г-н Брюнель и девять наших друзей устроили ужин под Темзой!»

Да, я организовал ужин, пригласив на него друзей. Мы сидели за столом, уставленным яствами и напитками, а в совсем небольшом отдалении от наших голов неслась вода мощной реки! Мы пировали, отмечая тот факт, что с той поры, когда мы начали проходку, прошел целый год. Я произнес первый тост, упомянув в нем все то, что казалось мне важным. К сожалению, не все мои товарищи двигались по изобретательской или хотя бы технической стезе, а потому на некоторых лицах я замечал гримасы непонимания и даже удивления – мол, зачем он все это говорит? И все же я вдавался в подробности – они были мне дороги, и я был уверен, что друзья меня простят. Я хвастался, что до самого апреля у нас не случалось никаких аварий – опоры щита не лопались и не гнулись, не было ни трещин, ни прогибов опор. Кое-где над нами сорок футов грунта, который всем своим весом оказывает давление на конструкцию щита, – и все же ни одна накладка не сломалась и ни одна опора не была повреждена. Я описывал, как шло дело дальше, когда Темза все-таки отыскала способ приблизиться к нам в своем убийственном желании слиться с нами воедино. Сколько пеньки мы израсходовали; каково было мужество тех простых людей, которые, стоя в кромешной тьме, едва рассеиваемой светильниками и лампами, боролись, бились до последнего, отстаивая как свое право на жизнь, так и право свободного передвижения под реками, как бы они ни назывались – Темза, Сена, да хоть бы и сам Нил!..

Не буду повторять все, что я сказал, замечу лишь, что окончание моей речи было встречено аплодисментами и даже несколькими приветственными криками.

«4 января, 1827 год. Эта работа требует столько пристального внимания, столько изобретательности! День и ночь она совершается самыми крепкими руками – и все-таки сколько тревог и усилий. Каждое утро я говорю себе: „Вчера еще один опасный день миновал!“

12 января. Если бы мы заранее были уверены, что на глубине от 33 до 37 футов лежит такая плотная глина, мы могли бы делать 18 футов в неделю, и это было бы совсем несложно. Но, во-первых, кто мог это предвидеть, а во-вторых, нам следует не оглядываться попусту назад, а преодолевать трудности!

16 января. Г-н Брюнель снова не спал несколько ночей подряд. Сегодня покинул нас в десять и спал до шести часов утра. Меня очень тревожит, что он совсем не думает о своем здоровье. Он может дорого за это заплатить.

2 февраля. На нынешний день пройдено 45 футов 4 дюйма.

3 февраля. Я посетил выработку и, спустившись в кабине, пожаловался на пыль. Чудеса – пыль под Темзой!

26 февраля. Был в туннеле. Арка хорошо освещена, весь проход завершен, и его открыли для посетителей. Зрелище замечательное. Миссис Брюнель, Эмма, София и три ее маленькие дочери были первыми. Я получил великое удовольствие, увидев всю мою семью в этих новых декорациях.

21 марта. Над нами опять нет глины. Лучше работать еще медленнее, чем мы делаем это сейчас. Но из-за того, что работа организована по сдельной схеме, приходится подгонять работы. И тревога нарастает с каждым днем».

Это была последняя более или менее оптимистичная запись в дневнике отца: вскоре все снова пошло кувырком, и он опять оставлял заметки, полные тревоги и опасений.

Связано это было с тем, что во время очередной серьезной протечки вышли из строя дренажные насосы, которые выкачивали воду из туннеля и подавали ее наверх. Скоро вода поднялась выше опорных винтов, из-за стойки стало невозможно двигаться, и, соответственно, работа полностью остановилась. Нельзя и класть кирпич на пол, если там воды по колено. Когда насосы снова заработали и вода стала мало-помалу убывать, я, не дожидаясь еще более радикальных улучшений, позвал рабочих вернуться на свои места – и они бодро похлюпали за мной, весело плеща подошвами сапог. Удивительно, какие крепкие нервы у этих людей!

Началась новая битва – из тех, в которых долго нельзя понять, кто же в конце концов станет победителем. Вода прибывала – мы ее откачивали; чуть она отступала – мы принимались за работу и двигали щит все дальше и дальше: пусть по дюйму, по четверти фута – но все вперед! Мы то и дело встречались не с настоящим грунтом, а опять с чем-то вроде ила – размягченной, текучей, опасной и коварной субстанцией. Работа становилась все тяжелее и медленнее. Почти год назад, опираясь на итоги бурения, я говорил, что было бы лучше закладывать туннель еще глубже, – и как я был прав! Однако сделанного не воротишь: над нашими головами была не глина, не ее плотный, надежный, изолирующий воду пласт, а слои донных отложений, спрессованный, слежавшийся ил, который при любом на него воздействии, жадно поглощая воду, превращался в текучую грязь.