Михаил Ширвиндт - Мемуары двоечника

— Что вы делаете?! Немедленно прекратите репетицию!

— Почему? — спросил Костя.

— Ну как?! — выразительно обвел нас глазами директор.

— Еще же не объявляли, — невозмутимо отрезал Костя.

— Нет! Немедленно! Нельзя! У меня будут неприятности!

В общем, отменили не только репетиции, но и несколько последующих спектаклей — над страной повис траур.

Казалось бы, выходные — можно расслабиться, потусоваться сквозь печаль и траур. Так нет, придя в гостиницу, я почувствовал небольшой озноб… потом большой — и слег с сильнейшим гриппом. Осень, серость, мгла… то и дело в знак скорби гудят поезда на Московском вокзале, а я валяюсь в бреду с бешеной температурой. Из развлечений у меня на тумбочке лежит «Мо́би Дик» Германа Мелвилла — книга, которую я долгие годы порывался прочесть и которую теперь ненавижу всеми фибрами души. Тысячестраничный роман, мрачно описывающий страсть капитана Ахава, желающего убить Белого кита, доконал меня окончательно. Когда пришел вызванный мною врач и увидел меня трясущегося в лихорадке, он удивленно спросил:

— А вы-то чего?

Оказывается, целыми днями он бегал к умирающим старушкам, которые не смогли перенести смерть Генерального секретаря, а тут молодой бугай — и туда же!

Коллеги от меня отвернулись: никто не хотел заполучить грипп. Позванивали, справлялись о здоровье, интересовались, не нужно ли чего, и, получив отрицательный ответ, облегченно вешали трубку. Вы спросите, а как же я жил, что ел-пил в эту печальную неделю? Вот! Что называется, спасибо за вопрос! Уборщицы и коридорные ангелы заботились обо мне. Они не только ходили в магазин за хлебом, кефиром и лекарствами — они приносили мне из дома бульоны и варенье! Они не боялись заразиться — они спасали мне жизнь! (Ну, это я так, для пущего эффекта.)

В редкие минуты просветления я швырял в угол Ахава и брел с надеждой к телевизору, прощелкивал круг переключателем каналов (никаких пультов тогда не было и в помине) и натыкался то на Бетховена, то на Шопена, то на балет, то еще на какие-нибудь траурные радости. В отчаянии я подбирал «Дика» и падал обратно в койку. И так пять дней!

Однажды днем в разгар хандры позвонил Костя Райкин:

— Как дела? Что делаешь?

— Да ничего, лежу.

— «Полосатый рейс» не смотришь?

— Что???!!! — выкрикнул я и, бросив трубку, кинулся к телевизору. Если бы в этот момент меня спросили: «Чего ты хочешь больше всего в жизни: машину? яхту? кругосветное путешествие?» — я бы, не раздумывая, ответил: «Полосатый рейс!!!»

Мой организм, моя душа, измученные болезнью и Шопеном, вопили: «Рейс! Рейс! Полосатый! О, да!»

С этими мыслями, трепеща от вожделения, я подскочил к телевизору и начал щелкать. Где-то на третьем круге в мою душу закрались робкие сомнения: везде все тот же скорбный набор, да и каналов в те времена было всего четыре. Но я продолжал крутить ручку в надежде на чудо. А вдруг он где-то между каналами? А может, надо крутить в другую сторону?

Когда минут через пять я, окончательно отчаявшись, выключил телевизор и обернулся, то увидел в дверях номера счастливые лица своих коллег во главе с Райкиным — это был розыгрыш. И этого я им не прощу никогда в жизни!

Среди тех, кто пришел поглумиться над несчастным больным артистом, не было только двух человек: Аркадия Райкина и Сергея Урсуляка. Об Аркадии Исааковиче я уже писал, настала пора познакомить вас со вторым героем.

Сережа родился в Петропавловске-Камчатском, в эталонно-интеллигентной семье. Мама Эмилия Сергеевна была школьным учителем, а папа Владимир Константинович — военным, капитаном второго ранга. Он был в моем представлении осколком прошлого, уже не существующего образа русского офицера — офицера с большой буквы. Такие сейчас живут только в произведениях Толстого и Чехова. Или я ошибаюсь? Может быть, и в наши дни образованность, умение связывать слова на родном языке, ну и такие мелочи, как честь и порядочность, являются отличительной чертой наших военных?

В общем, их сыновья Сергей и Денис оказались мальчиками умными, начитанными и талантливыми. И если Денис свой талант использовал правильно — пошел по финансовой части, то Сергей поступил вполне банально — подался в артисты. И вот там-то я его и поймал.

Теперь коротенько вехи нашей совместной творческой жизни. Два с половиной года мы проучились на одном курсе Щукинского училища. Потом меня выгнали, а Сергей окончил институт и попал в Театр Райкина. Спустя два года там же оказался и я. Мы проработали вместе лет восемь, сыграв за это время сотни спектаклей в театре и тысячи концертов на эстраде. Потом мы ушли из «Сатирикона». Урсуляк поступил на Высшие режиссерские курсы, а я увлекся кинопродюсированием. Как-то Сережа спросил меня: