Михаил Ширвиндт - Мемуары двоечника

На самом деле, не только из любви к зрителю Аркадий Исаакович выходил в «Избранном», он еще заряжал свой аккумулятор, подсевший за время болезни. Получив адреналин обожания, прочтя какую-нибудь свежую миниатюру, уже на следующий день Райкин выходил во всем своем великолепии в спектакле «Его величество — театр», и зрители восторженно понимали: да, на сцене появился еще один артист… его имя Аркадий Райкин.

В 1981 году Константин Райкин, настоящий, глубокий драматический артист, неожиданно для всех уходит из «Современника» и идет работать к папе в Ленинградский театр миниатюр. «Как это может быть?! — недоумевали все. — Такой талант, такие серьезные роли, большие перспективы… И вдруг — эстрада, низкий жанр! Зачем?»

И, конечно, все были правы: высоким жанром эстраду в СССР делал один единственный человек — Костин папа, но именно поэтому он и был Аркадием Райкиным, а это значит стать вторым? Тенью отца?.. (так и просится — Гамлета).

Но нет! Костя всех перехитрил. Он задумал свой театр — театр, которого в России еще не было. Музыка, танец, гротеск, положенные на систему Станиславского, с серьезным проживанием образа — это было чистой авантюрой. Хочешь переживаний — иди в Малый, нужны танцы и гротеск — вон за углом Оперетта, а в одном флаконе — ни-ни!

Тогда о существовании знаменитых бродвейских шоу и мюзиклов что-то слышали, но представить себе нечто подобное в наших советских реалиях казалось немыслимым.

А Костя решился. И стал строить свой театр.

Как молоды мы были…

Он набрал небольшую группу молодых ребят, добавил некоторых актеров из папиного театра, и началась работа.

Как вы, вероятно, догадываетесь, я тоже оказался в этой группе. Конечно, знакомство с Костей сыграло в этом какую-то роль, но все же не за здорово живешь отбирались артисты будущего революционного театра. Все показывались в театр на общих основаниях: играли отрывки, читали стихи, пели, танцевали и т. д. С последним вышла небольшая накладка. На просмотре Костя спросил меня:

— Ты случайно не был у Дрознина «поганой овцой»?

— Нет-нет! Что ты! — заторопился я. — Он меня очень хвалил! Говорил, что у меня прекрасная растяжка…

— Ну что ж, — сказал Костя, — это здорово.

Поясняю, Андрей Дрознин был педагогом по сценическому движению в Щукинском училище (из которого мы с Костей оба родом). Он очень ревностно относился к своей дисциплине и если видел, что студент халтурит или ленится, то вешал на него свой фирменный ярлык «поганая овца». Надо ли говорить, что на мне он висел? И, по-моему, не один. Так вот, когда я уже был принят в прославленный коллектив и пришел на… занятие по пластике, первым, кого я увидел, был Андрей Дрознин, приглашенный Костей работать с актерами театра! Мы встретились глазами и оба все поняли… Но надо отдать ему должное, Андрей меня не выдал, а наоборот, дал мне еще один шанс, которым я худо-бедно воспользовался.

Это было прекрасное время. Мы репетировали день и ночь. В основном занимались движением. Костя хотел превратить нас всех во Фредов Астеров и Лайз Минелли, в то же время Михаил Мишин писал сценарий для нашего первого спектакля-ревю «Лица». Декорации делал Олег Шейнцис, музыку писал Георгий Гаранян, а режиссером-постановщиком был Валерий Фокин. Круче команды не придумать!

И в работе, и в наших душах царила атмосфера студийности: мы творили историю и страшно гордились своей причастностью. Температура 39 не являлась основанием для пропуска репетиции. Ах, как было здорово!

Спектакль получился мощным и успешным, но очень тяжелым (в буквальном, физическом, смысле). Помимо драматических сцен, он состоял из бесконечного танца, а если учесть, что Костя заставлял нас проходить все танцевальные номера на полную катушку перед началом каждого спектакля (и этих спектаклей могло быть тридцать в месяц), то можете представить, насколько выжатыми лимонами мы стали. Когда мы пытались достучаться до жестокого сердца Константина Райкина, дескать, нельзя дважды в день ставить мировой рекорд! — он лаконично отвечал:

— Можно, — и мы обреченно продолжали лезть из кожи вон.

Нет, никаких обид и злости к Косте мы не питали. Он не был ни самодуром, ни Карабасом-Барабасом. Он просто был такой — до фанатизма требовательно и ответственно относящийся к профессии. Насколько я знаю, таким он и остался. И это его отношение сделало театр «Сатирикон» одним из главных явлений в российском театральном мире.