Лев Вагнер: Повесть о художнике Айвазовском

Пушкинские картины Айвазовского вызвали большой интерес.

К нему обращаются из Петербурга и Москвы с просьбами присылать новые картины о Пушкине. Просит об этом же Исторический музей в Москве. И художник посылает туда свои самые любимые полотна: «Пушкин у гурзуфских скал», «Пушкин и семья Раевских».

Айвазовский не расстается с книгами поэта. В каждой пушкинской строке звучали для него, теперь еще сильнее, чем много лет назад, ясность и гармония, вечная хвала, природе и жизни, хвала человеку и его разуму…

Размышления о Пушкине, высокий гуманизм поэта вдохновляют Айвазовского на новый труд — он создает грандиозную картину «Штиль».

На картине изображено Средиземное море. У берега — рыбачья лодка. Рыбак отдыхает на берегу. Рыбачка охраняет его сон. Полдень. Зной. Море спокойное, величавое, уходящее в бесконечную даль. Над ним прозрачный воздух, насыщенный солнечным теплом. Все овеяно покоем и счастьем. Даже солнечная дорожка на морской глади голубовато-молочного цвета опала говорит о счастливом покое, в какой погружена сейчас природа. И с этим покоем природы гармонирует безмятежный отдых рыбака на берегу. В этой картине, изображающей обыденную жизнь, много поэзии и светлых раздумий. В ней все осязаемо и материально: и берег, и вода, и даже воздух, пронизанный светом.

Светла была душа старого художника, и в картинах он раскрывал людям свое преклонение перед вечной красотой природы, свой благоговейный восторг перед ней. Был он, как в юности, полон душевных сил.

Но вдруг трагические события врываются в жизнь Айвазовского. В султанской Турции погромщики устроили кровавую резню мирного армянского населения. Об ужасах, творимых турками, с возмущением заговорили во всем мире. Армяне отовсюду обращаются к Айвазовскому, чтобы он своей кистью заклеймил кровавых убийц. Всюду знают о добром, отзывчивом сердце художника. До сих пор помнят его картины о греках-повстанцах на Крите.

Восьмидесятилетний художник потрясен новыми зверствами турецких каннибалов. И он пишет в Армению:

«Глубоким горем опечалено сердце мое этой неслыханной, невиданной резней несчастных армян».

В скорбь погрузился дом художника. Лицо Ивана Константиновича в эти дни как бы окаменело, одни глаза, пылающие гневом, выдают его глубокие страдания.

В те дни армяне, жившие в Феодосии, с самого утра собирались группами у дома Айвазовского. Каждый хотел узнать последние известия о событиях в Турции. Айвазовскому ежедневно доставляли экстренной почтой русские и иностранные газеты.

Однажды утром, когда толпа, как обычно, собралась у дома художника и нетерпеливо ждала появления Айвазовского со свежими газетами в руках, на улицу выбежал его слуга Дорменко, донельзя взволнованный.

— Ох, люди добрые, что творится у нас сегодня! — Дорменко по-бабьи всплеснул руками. — Иван Константинович достал все ордена, пожалованные ему султаном Абдул-Азисом, и повесил на ошейник псу Рексу…

Не успел Дорменко сообщить эту поразительную новость, как открылась парадная дверь и показался Айвазовский со своей собакой.

Пес громко лаял и, нетерпеливо натягивая цепочку, рвался вперед. Давно уже хозяин не выводил его на прогулку, и теперь Рекс ошалел от радости.

Глаза всех устремились на собаку. Гул удивления пробежал по толпе. Многие даже отпрянули, пораженные. На широком ошейнике Рекса болтались бриллиантовые знаки турецкого ордена Османиэ и усыпанная бриллиантами драгоценная табакерка, подарок султана.

Айвазовский, молча, прошел через расступившуюся толпу, но, сделав несколько шагов, придержал собаку, оглянулся и повелительным жестом пригласил людей следовать за ним.

Художник со своей многочисленной свитой прошел главную улицу и направился к турецким лавкам.

Турки-торговцы вышли поглядеть на приближающуюся процессию во главе с Айвазовским.

Но уже через минуту они скрылись в свои лавки и, заперев изнутри двери, забились в самые темные углы, с ужасом прислушиваясь к звонкому лаю.

Они вылезли из своих укрытий только тогда, когда художник и его свита были уже далеко. В этот день турки больше не торговали. Они торопливо заперли лавки на тяжелые засовы и замки. И все время перед их глазами сверкал обесчещенный орден Османиэ. Они знали, что этот царственный орден — знак весьма редкого величайшего благоволения султана. Туркам было известно, что лет сорок назад султан Абдул-Азис наградил им художника за картины, которые он купил у Айвазовского для украшения своего мраморного дворца в Стамбуле.