Эрик Леннрут - Великая роль. Король Густав III, играющий самого себя

В Стокгольме Густаву предстояло встретиться с графом де Моденом, доверенным лицом Шуазеля, и подвергнуться новому нажиму. Воля Франции, записывал он свои размышления 16 октября, принуждает его действовать. В домашнем окружении его положение было задано с рождения: стремление родителей к усилению королевства должно было совпадать с его собственными желаниями. Но имелись и различия в нюансах, обусловленные разницей в возрасте и темпераменте.

Нетерпение и прусское высокомерие Лувисы Ульрики привели к тому, что воспитание и образование сына рано оказались под опекой сословий и велись политиками, занимавшими ответственные посты. Даже если солидарность Густава с родителями никогда в сколько-нибудь существенной степени не была поколеблена, совершенно естественно, что воспитание и штудии не могли не наложить отпечатка на его образ мыслей. Он жил и обучался на правителя в век, когда новые идеи об обществе и государственной жизни прорвались и вызвали страстную полемику в международной литературе, прежде всего во Франции. Теоретиком Густав так и не стал, и едва ли превзошел науку о государстве. Но в его основные политические воззрения вошли некоторые фундаментальные понятия, не относящиеся к самоочевидным для современных ему царственных особ.

В 1758 году, когда Густаву было 12 лет, он, воодушевленный Шеффером, написал уставы для трех орденских союзов: L’Ordre de l’arc et de carquois, L’Ordre de la Flèche и L’Ordre des Mopses [8] Орден Лука и колчана, Орден стрелы и Орден мопсов. . То была, как можно предположить, игра и шутка, но обстоятельство, что эти письменные упражнения до самой смерти хранились среди его бумаг, показывает, что они значили дня него больше, чем выдумка на один день. Во вступлении к уставу первого ордена — Лука и колчана — торжественно звучит: «Принимая во внимание, что все люди от природы равны, даже если есть такие, кто богаче других, не надлежит забывать о взаимных обязательствах, которые они имеют по отношению друг к другу, и следовательно, богатые должны всеми своими силами помогать тем, кто беден и несчастен. Такова и моя цель, которую преследует учреждение этого ордена. Политика и международное право являются надежнейшей опорой государства, а также все, кто составляет общество, должны действительно обладать этим знанием. Ибо те граждане (ситуайены), которые этого не знают, недостойны носить это имя».

Это маленькое высокопарное признание гражданского идеала приходится на время после того, как Карл Фредрик Шеффер на протяжении двух лет был гувернером Густава. Спустя десять лет оно откликнулось эхом в концовке размышлений 16 октября 1768 года, где Густав говорит о своих бескорыстных намерениях, надлежащих доброму «ситуайену». Таков был идеал просвещенного принца, а как это сочеталось с целями царствующих родителей и дворян из партии шляп, ему еще предстояло узнать.

Между тем автор размышлений уже ровно год находился под сильным впечатлением нового и весьма неортодоксального политического анализа — «L’ordre de la nature» [9] Точнее, «L’ordre naturel et essentiel des sociétés politiques» — «Естественный и необходимый порядок политических обществ». Мерсье де ла Ривьера. Мерсье принадлежал к ведущим политически радикально настроенным писателям-просветителям на протяжении последних двух десятилетий перед французской революцией; раннее появление его труда в числе книг, читавшихся в шведской королевской семье, может быть, судя по всему, объяснено тем, что он лично общался с Карлом Фредриком Шеффером. Последний сам привез с собой эту книгу в Экульсунд, потом Лувиса Ульрика ее прочла и проявила к ней интерес, и Шеффер с Густавом читали ее вместе. Книга была переведена на шведский язык и уже в декабре 1767 года считалась политически опасной. «Она чрезвычайно интересна и выдвигает новые и богатые идеи, которые доныне ускользали от внимания даже самых просвещенных политиков, — писал Густав Лувисе Ульрике 3 октября 1767 года. — Она наверняка произведет во всех умах революцию, которая, можно надеяться, распространится и на Швецию». Тремя днями позднее он писал матери о книге Мерсье: «Она наполняет мою голову столь многими размышлениями и столь часто ошеломляет содержащимися в ней новыми идеями, что я уже почти не мечтаю ни о чем ином, как об основополагающих принципах общественного устройства. Это такая книга, которая еще позволяет мне надеяться, что однажды мы сможем избавиться от никчемности в которой теперь пребываем, ибо может статься, что книга станет причиной великой революции в умах». Новым у Мерсье было то, что он основывал весь общественный порядок на частной собственности и защите имущества. Наилучшей политической гарантией владельческих интересов была, по Мерсье, сильная и просвещенная наследственная королевская власть. Ее администрация должна осуществлять все политические функции, кроме одной-единственной: кроме налогообложения, кое должно независимо осуществляться теми людьми, которым надлежит предоставлять свои доходы и имущество для общественных надобностей. Можно сказать, что Мерсье чрезвычайно последовательно сформулировал основные положения буржуазной революции по соглашению с королевской властью. В 1760-х годах это было видение для будущего, но спустя двадцать лет можно будет обнаружить черты теории Мерсье в политических установках Густава III.