В. Огарков - Екатерина Дашкова. Ее жизнь и общественная деятельность

Князь Дашков – добродушный и хороший человек, не обладавший особенными дарованиями (хотя княгиня и расписывает его самыми радужными красками в своих мемуарах в этом смысле), – был бонвиваном, не прочь покутить, завести интрижку и вообще сделать то, что было в нравах тогдашней молодежи. Конечно, его дела не могли быть особенно в порядке, и честь приведения их в блестящий вид принадлежит его молоденькой вдове, доказавшей своей деятельностью, что она не меньше смыслит и в практических, деловых вопросах, как и в политике с наукой.

Вскоре после смерти мужа вдова написала письмо к Екатерине II, – письмо, свидетельствующее, что Дашкова отнюдь не пренебрегала “просить” и пользоваться из того источника, откуда черпали все тогдашние лица ее круга. Приводимый ниже отрывок из этого послания довольно живо иллюстрирует непоследовательность философии автора мемуаров и разлад его теории с практикой.

Описав трогательными чертами, – обычная манера всех подобных просительных писем, – свое печальное положение после смерти мужа, княгиня заканчивает: “Я себя и с моими младенцами повергаю к монаршим стопам вашим: воззрите, всемилостивейшая государыня, милосердым оком на плачущую вдову с двумя сиротами, прострите щедрую свою руку и спасите нас, несчастных, от падения в бедность!”.

Хороша бедность “философа”, обладавшего несколькими тысячами душ! И как не похож автор этого шаблонного письма на гордого автора записок, где высказываются благородным языком многие возвышенные истины!

Молоденькая вдова, решив не продавать ни одной пяди родовой земли, сумела в несколько лет уплатить долги мужа и привести в отличный вид свое хозяйство. Нередко это достигалось, даже в те молодые годы, путем чрезмерной экономии и не совсем благосклонного отношения к своим “вассалам” – душам. Как это ни грустно, но следует отметить в романтической княгине Дашковой весьма практические свойства – черта, отмечаемая единогласно всеми ее современниками... Казалось бы, “дистанция огромного размера” между идеальными воззрениями на обязанности к обществу, как о том трактуется на многих страницах записок, и самой обыкновенной, чичиковской практичностью, обнаруженной на Деле; но душа человеческая такова, что в ней нередко способны совмещаться крайние противоречия...

Все эти четыре-пять лет, от смерти мужа до первой поездки княгини за границу (в 1769 году), не представляются интересными для биографии Дашковой: все это время она не играла никакой роли благодаря неблаговолению императрицы; жила большей частью в имениях мужа (из которых любимое – Троицкое) и посещала родных и знакомых. Романтическая княгиня в названные годы самым мещанским образом “копила” деньги, и здесь не будет неуместным взглянуть на то, какими это средствами достигалось. Мы потом подробно скажем о мелких чертах скупости, которая была главным образом свойственна княгине уже в старости, а здесь бросим взгляд на отношения Дашковой к крестьянам. Тут, как и раньше мы могли бы догадаться, практика жестоко шла вразрез с теорией.

В интересном разговоре с Дидро о “крепостных”, происшедшем за время первой поездки Дашковой за границу, княгиня высказала, что прежде она думала об этом предмете (освобождении крестьян) то же самое, что и знаменитый собеседник, но “теперь, – говорила она, – я вижу ясно, что лишь образование ведет за собой свободу, а не наоборот: свобода без образования – анархия... Если бы низший класс в нашем отечестве был образован, то он заслуживал бы освобождения”...

Красноречие Дашковой будто бы было так поразительно, что Дидро воскликнул:

– Что за женщина! Вы в одно мгновение перевернули в моей голове понятия, выработанные в продолжение целых двадцати лет!

Мы позволим заметить, что если и сказал знаменитый энциклопедист эти слова, приводимые в записках Дашковой, то это было, так сказать, лишь facon de parler [2], – той лестью, – часто совершенно бесшабашной, – которая вошла в обычай у французов при объяснениях со знатными и на которую так был щедр даже отчаянный насмешник Вольтер. Во всяком случае, эти слова не могли соответствовать задушевным идеям Дидро, которые он проводил в своих произведениях.

Дашкова, разумеется, не была “жестокой” помещицей; она была “разумной хозяйкой” и более соответствовала тому типу патриархальных господ-отцов своих детей-крестьян, который выставляется с такой любовью у всех защитников старого режима. Она при том допускала ограничение крепостного права и как англоманка распространяла этот принцип “ограничения” и на все другие сферы власти.