Михаил Воронецкий - Мгновенье - целая жизнь

Вдруг светло-рыжий коммивояжер в пенсне и в богатом пальто, с саквояжем в левой руке и с тростью с причудливым набалдашником в правой обратился к нему по-немецки:

— Кажется, господин Кон?

— Нет, вы обознались, должно быть, — торопливо ответил Феликс и отвернулся, отыскивая глазами Куницкого.

— Да нет же, нет. Вы безусловно господин Кон! — коммивояжер тряс его за руку. Феликс гневно повернулся к нему, но, увидев знакомую улыбку на лице импозантного дельца, изумленно прошептал:

— Черный!

— Теперь Рыжий. А лучше… Григорий. И пойдем-ка ко мне в гостиницу. Там и поговорим обо всем.

В новой гостинице рядом с вокзалом Кувицкий снимал просторный тихий номер, окна которого выходили во двор.

— Я должен уехать сегодня же, а номер останется за тобой, — сказал Стась, когда они расположились в мягких креслах у стола, на котором стояло все необходимое для завтрака — кофе, пломбир и печенье.

— Богато путешествуешь…

— …Григорий, Григорий, — напомнил Стась. — Не забывайся, Стожек. А что касается комфорта, то иначе нельзя. Ведь я богатый коммерсант, путешествующий по торговой надобности. А ты мой агент по особо важным… торговым делам. Так что… марку держи. А теперь выкладывай, что там у нас, в Варшаве?

— Об этом говорить долго, — сказал Феликс, оттягивая неприятный разговор. — Ты сначала скажи, как съездил?

— Да что ж, съездил хорошо, — живо откликнулся Стась, — с изданием журнала дело налажено. Договорился с будущими сотрудниками, заключил контракт с типографией. Да это не все, дорогой мой Стожек! — Стась сорвал пенсне, кинул на стол, и черные глаза, так не гармонирующие со светло-рыжими волосами и такой же бородой, коротко подстриженной, засверкали каким-го вдохновенным огнем. — Можешь поздравить с величайшей удачей…

— Тебя? — спросил Феликс.

— Не только. И себя, и всю партию. Свершилось, я не боюсь произнести это слово, историческое событии. Достигнута договоренность о союзе с «Народной волей». Осталось уточнить разграничение сферы действий. Думаю, что эту миссию Комитет поручит именно тебе, как наиболее горячему стороннику союза с русскими революционерами.

Сначала было предложение Стася обрадовало Феликса, но потом он задумался:

— Послушай, Стась… Что-то не увязываются концы с концами. Мы пропагандируем учение о борьбе классов, а «Народная воля» организация террористическая… Какое же может быть соглашение?

Куницкий нахмурился.

— Ты не совсем прав, Стожек, — сказал он негромко. — Народническое движение сначала было чисто пропагандистским. За кинжал и бомбу их заставили взяться обстоятельства. К террору их толкнули жесточайшие репрессии самодержавия. У них не оставалось никакого иного средства защиты. Рано или поздно перед этим встанет и наша партия. И вот тогда-то нам ох как пригодятся опыт и связи «Народной воли», ее авторитет на мировой арене!.. Куницкий произнес последние слова с воодушевлением, но Кон не мог так быстро освободиться от сомнений:

— А не превратится ли наша пролетарская революционная партия в польский вариант «Народной воли»?

— Нет! Обогащенный политическим опытом «Народной воли», «Пролетариат» станет более авторитетной и более сильной партией.

— А мне все это почему-то кажется роковой ошибкой, — проговорил Кон.

Куницкий опять нахмурился и спросил в упор, уставив огромные черные глаза свои в голубые глаза Феликса:

— Решил отойти?

— Да нет же, — почти страдальчески произнес Феликс. — Ты пойми — я высказываю свое мнение. Но каким бы оно ни было, с тобой я останусь до конца.

— Спасибо, друг. А теперь бери квитанцию на получение багажа. Я его отправил до конечной станции. Там пойдешь по этому адресу, спросишь Генриха Шпрунга. Он проведет тебя к Иогану Вагнеру…

— Он не родственник ли композитора? — с улыбкой спросил Фелнкс.

— Среди немцев Вагнеров больше, чем среди русских Ивановых. Так вот, передашь ему от Рыжего Григория, от меня значит, поклон, и он тебе устроит все, о чем ты его попросишь. А это деньги на оплату услуг…

Пряча деньги в карман, Феликс достал свой заграничный паспорт, который берег пуще глаза.

— Не потерять бы…

— Не бойся, — успокоил его Куницкий, — он тебе больше не понадобится.

— А через границу переходить?

— Тамошние пограничники признают только один вид на жительство — туго набитый бумажник.

— Значит, — забеспокоился Кон, — мне тоже придется платить.

— Об этом позаботятся твои проводники. А теперь, Стожек, будем прощаться…