Пётр Мельников - Залпы с берега

Артиллеристы 14-й только в последние дни обороны подавили несколько неприятельских батарей на Северной стороне, уничтожили шлюпочный десант, пытавшийся переправиться через бухту на южный берег, громили пехоту в районе Учкуевских пляжей. Враг выпускал по батарее 400 — 500 снарядов в день, на нее производили налеты одновременно до 40 самолетов. Бойцы несли большие потери ведь батарея не имела такой надежной броневой и бетонной защиты, как башенные установки. Но огня она не прекращала. За 270 боевых стрельб она выпустила по артиллерии, танкам и пехоте противника более пяти тысяч снарядов.

Утром 1 июля орудия дали последние залпы. Снаряды кончились. После этого батарейцы подорвали пушки. Командир и комиссар с краснофлотцами оставались на огневой позиции до конца, отражая гранатами и винтовками вражеские атаки. В самый критический момент командир пытался вызвать на себя огонь 35-й батареи. Но огня не последовало: на 35-й тоже кончились боеприпасы.

Командир батареи Г. Халиф и комиссар Г. Коломейцев с группой бойцов геройски погибли в рукопашной схватке...

Когда докладчик закончил свой рассказ, в зале несколько секунд стояла мертвая тишина, а потом грянули дружные аплодисменты. Так необычно реагировали слушатели на выступление майора, сделанное в порядке командирской подготовки. Сам коллективный подвиг черноморцев, необычайный взлет человеческого духа отодвинул на второй план военно-техническую сторону дела — организацию, тактику, способы боевого применения оружия. Мы аплодировали севастопольцам, чей героизм вновь предстал перед нами в полный рост, и их представителю. Воспитательная роль занятия оказалась сильнее его учебной цели. И об этом никто не жалел.

И еще один отзвук падения Севастополя ощутили мы здесь, под Ленинградом. Немцы начали переводить сюда тяжелую осадную артиллерию. Под Гатчиной появились 240-миллиметровые пушки на железнодорожных транспортерах, которые обладали дальностью стрельбы свыше 40 километров. Переехала к нам и знаменитая «Дора», тоже перемещавшаяся по железнодорожному полотну. Лафет этой громадины был с трехэтажный дом, а длина ствола составляла 30 метров. Снаряд же, как уже упоминалось, весил 6 тонн. Но дебют «Доры» под Ленинградом не состоялся. Пока это чудовище монтировали после дальней перевозки, наши разведчики сумели обнаружить опасную цель и точно определить ее координаты. Последовал меткий артиллерийский удар, после которого собрать «Дору» и заставить ее стрелять противник не смог.

...А из дому в ту пору шли грустные вести. Жена писала, что отец ее, оставшийся в оккупированном Севастополе, расстрелян фашистами. Мать сообщала, что под, Смоленском был сбит бомбардировщик, на котором летал мой брат Александр. Саша погиб. От среднего брата, Гани, не было писем. А младший брат, Василий, тяжело ранен и находится в госпитале. «Ты, сынок, теперь единственный, — писала она,- кто сможет отомстить за нас иродам. Бей их нещадно и береги себя...»

С середины лета жизнь на форту стала лучше. И не только потому, что в тепле легче было переносить голод, который так и не могла до конца победить ладожская Дорога жизни. Мы начали получать урожаи с огородов. Забота о них легла на девушек из хозяйственного взвода. Рачительными и умелыми овощеводами стали младший сержант Саша Тимофеева, краснофлотцы Валя Чипуштанова, Саша Сорокина, Надя Коняшкина, Валя Перфильева и Маша Булаева. Эти комсомолки серьезно осваивали новое для себя дело: достали, какую можно было, литературу по огородничеству, советовались с немногочисленными окрестными крестьянами, с бойцами, имевшими агрономическое образование ( были на форту и такие). Результаты их труда не замедлили сказаться на нашем рационе.

Еще раньше был организован сбор щавеля. А там пошли ягоды и грибы, для сбора которых были созданы специальные бригады. К столу стала появляться и свежая рыба, добытая нашими добровольными рыболовными командами. Легче стало разнообразить меню нашим изобретательным поварам — Моте Репкиной, Тане Беляевой и Доре Санчуровой, трудившимся под руководством кока-инструктора сержанта А. Я. Припачкина.

Словом, жизнь наступила более сытая, и это подняло настроение, прибавило людям бодрости. Теперь наш бережливый хозяйственник капитан Д. Е. Москаленко не бросал жалобных взглядов на командира форта, когда видел у него в салоне какого-нибудь нежданного гостя. Дело в том, что, как и на кораблях, на форту свято соблюдался традиционный закон флотского гостеприимства. Если гость случался во время обеда или ужина, не пригласить его к столу было немыслимо. И столь же немыслимым казался вопрос к нему насчет продовольственного аттестата. Выкраивать же на комсоставском камбузе порцию для гостя, а часто и не для одного, так, чтобы это не очень отражалось на блокадной норме красногорских командиров, было необычайно трудно.