Ант Скаландис - Братья Стругацкие

И какая из них почётнее была, какая важнее, с расстояния прошедших лет уже и не разобрать: сотрудник информационно-справочного бюро Совета рабочих и солдатских депутатов Петрограда или сотрудник мандатной комиссии того же Совета? Управляющий делами Наркомата агитации и печати Петрограда или комиссар народного образования Псковского ревкома? А после вот таких ответственных назначений вдруг просто стрелок Продагитотряда, а чуть позже — политком того же отряда. Но ведь это уже Гражданская бушевала вовсю, и должности были военные, и стрелять приходилось по-настоящему.

А какая потрясающая география в анкете! Станция Торошино Псковской губернии, Малмыж Вятской губернии, Бузулук Самарской губернии, Мелитополь Таврический, потом — загадочно и общо, — Врангелевский фронт, ну, не было там конкретного адреса! Затем — Кубань, Ставрополь, Нахичевань, Ростов, Батум… И война уже закончилась, но эпоха была такая, что бои продолжались повсюду: в западносибирском Прокопьевске и средневолжском Фроловске шла битва за урожай в зерносовхозах, в Аджарии и в Ленинграде шла битва за газету и печать в целом, в Сталинграде шла битва вообще за культуру и искусство… И вечный бой! Покой в то время никому даже и не снился.

А теперь повнимательнее посмотрим на должности и профессии Стругацкого-старшего, сменявшиеся в течение весьма непродолжительного периода: управделами, стрелок, замредактора, военный следователь, инструктор, ответсек, главный редактор, зав. отделом печати, слушатель, аспирант, научный сотрудник, начальник политотдела, командир истребительного отряда. Названы не все ипостаси, но хронология соблюдена. И что же напоминает вам этот шизоидный список? Смелее, читатель! Ну, конечно, смену профессий согласно правилам Эксперимента в «Граде обреченном». Ничего не надо было придумывать братьям Стругацким — достаточно только вспомнить жизнь своих родителей, да и своё прошлое невредно поворошить. Однако об этом позже.

Пока мы говорим об отце.

Война для него закончилась только в 1923-м, если не в 1924-м. Война была долгой, очень долгой. В 1918-м воевал без потерь на внутренних фронтах, образовательном и продовольственном; в 1919-м под Мелитополем не убили и даже не ранили махновцы; в 1920-м не зацепили лихие казаки генерала Улагая под Никополем, а в 1921-м был страшный прорыв белого десанта генерала Сычёва под Моздоком, но и тут повезло, а потом, как назвали бы это сегодня, участвовал товарищ Натан в зачистках в Нахичевани, Грузии, Аджарии… В Батуме было лучше всего, там — главным редактором главной республиканской газеты, — он уже привыкал к мирной жизни.

За два года до этого, в 1923-м, отправившись в отпуск в родные края, на Черниговщину, Натан встретил девушку по имени Александра Литвинчёва — Саня, Санек из Середины-Буды. Он сразу понял, что именно её искал всю жизнь, а может быть, просто знал её всегда, думал о ней, во сне видел, да только всё некогда было доехать, взять Санька за руку и увезти с собой. А тут вот отпуск выдался. И он увез её. Хотя родители были против. Отец работал прасолом — мелким торговцем, скупавшим оптом в деревнях рыбу или мясо для розничной продажи и производившим их засол (отсюда и слово пошло). Семья была большая — одиннадцать душ детей, две девочки, остальные парни. Родители, люди простые, но зажиточные, местечковых евреев, как и все в малороссийской глубинке, не жаловали, а большевиков тем паче. Однако молодые любили друг друга и уехали, никого не спросясь, И Санька гордилась мужем своим. Деревенская простушка и хохотушка не за простого еврея вышла, а за начальника агитпропа 5-й кавалерийской дивизии Северо-Кавказского военного округа — не хухры-мухры! Ах, девочка-красавица из Середины-Буды! Повезло тебе, повезло… И были сказочные два года на Кавказе в горах и у моря. Лихая молодость. Привкус соли и отчаянной радости на губах. Любовь. Безоглядная вера в завтра. Рождение сына. Бессмертие. Звёзды. Счастье.

Вот письмо Александры Ивановны брату в Москву, написанное на обороте фотографии маленького Аркаши:

«г. Батум, 1926, 19/111

Дорогие Женя и Санек,

Вот вам наш Арок.

Просим любить да жаловать

И непременно к нам пожаловать.

Ему здесь 6 месяцев, 8 дней, весит он больше 25 фунтов. Избалован, чертёныш, до крайности, сидит, но ленится. Беспрестанно лепечет дли-дя-дя, для, ля-ля, дай (приблизительно в этом роде). Ест каши, кисели, пьёт с блюдца чай, за всем и ко всему тянется. Всё тащит в рот. Слюняй ужасный (в результате зуб). Клички домашние: „зык“, „карапет“, „бузя“. Много и хорошо смеется, Меня узнаёт и хнычет. Отца любит. Саня».