Пен Фартинг - Собаки, которых мы спасли. Нет места лучше дома

Бимер наблюдал за ними с расстояния, горя желанием присоединиться, но, как всегда, держась опасливо, невзирая на мои ободрения. С другой стороны, старушка Физз, не вставая с места, хрипло лаяла на их шалости, веля им прекратить игру. Но им, как всегда, не требовалось ее позволение для того, чтобы веселиться.

Что до нас с Лизой, то возвращение к реальной жизни после «Крафтс» подействовало на нас немного сильнее, чем просто удар обухом по голове.

Мы вернулись домой после долгой обратной поездки в понедельник, зная, что с рассветом следующего утра работа грозит поглотить нас, и сиюминутные тревоги уж точно исчезнут, когда мы вернемся прямиком к рутине, состоящей из собак, ежедневной работы и все накапливающейся административной работы фонда. Мы с Лизой также знали, что должны засесть за наш график и продумать каждый день, чтобы втиснуться в другую, примерно десятичасовую поездку в карантинный центр в гости к Гильменду, единственному щенку Тали, выжившему во время вспышки парвовируса в Афганском спасательном центре.

К вечеру вторника величие арены «Крафтс» уже едва угадывалось в глубинах памяти. И оно целиком исчезло в ту минуту, когда я кликнул на имейл из Афганского центра. Я сразу же понял, о чем он, и мне вправду не хотелось открывать его. Не открой я его, возможно, эти новости не стали бы реальностью. Но я знал, что уже слишком поздно. Это случилось. Блю, афганский беспризорник, подаривший столь много уюта принявшему его американскому солдату, умер.

В своем имейле Кошан писал, что лейшманиоз у Блю находился в поздней стадии и был неизлечим. У персонала центра не было другого выбора, кроме как усыпить Блю и тем самым прекратить его страдания. Я просто сидел, глядя на недавнюю фотографию Блю, присланную мне Кошаном всего за несколько дней до нашей поездки на «Крафтс». Он также смотрел на меня своими большими печальными припухшими глазами, позируя для камеры.

Это было как удар молота для меня лично и для фонда. Блю стал первым псом, которого мы не смогли спасти. Хуже того, я теперь должен был сообщить эту новость американскому солдату, продолжавшему служить в Афганистане.

Прежде чем сделать это, я написал Кошану и поблагодарил его за все, что он попытался сделать для спасения Блю. Из его письма явствовало, будто он чувствует, что центр каким-то образом нас подвел. Но ясно было, что случившееся не его вина. Причиной того, что Блю не выжил, стали недостаток средств и, что гораздо важнее, полная невозможность достать вакцину и лекарства. Только и всего.

Отослав имейл Кошану, я улучил свободную минуту и начал сочинять имейл для американца. Он все так же находился где-то на переднем крае, но я понятия не имел, где. Блю значил для него все и был верным товарищем на протяжении суровой (я знал это) службы. Эта новость будет для него тяжелой.

Я изложил ее кратко. Но для этого мне пришлось предпринять несколько заходов, прежде чем я нашел верные слова.

Такие послания не входили в расчет, когда я мимоходом решил создать наш фонд. Я представлял, что у нас будут только истории со счастливым концом и вечеринками в честь триумфального обретения дома.

Но не на этот раз.

Я перечитал имейл еще раз и нажал команду «send». Встал и выключил компьютер. Остальные имейлы могут подождать. Я спустился вниз, на кухню, и присоединился к Лизе, намеренно слегка толкнув ее, когда протискивался мимо.

— Хочешь пива? — спросил я, наклоняясь и доставая бутылку из открытого буфета за собачьей миской для воды.

Лиза, резавшая картошку для ужина, бросила на меня насмешливый взгляд.

— А не рано ли? Сегодня только вторник, — сказала она.

— Да, я знаю, — ответил я, потянувшись за открывалкой, — но Блю не смог выжить.

Лиза прекратила резать и повернулась ко мне лицом. Я протянул ей открытую бутылку и потянулся за другой — для себя. Внезапно я понял, что мы оба больше не чувствуем голода. Вместо ужина мы пошли в общую комнату и затеяли там возню с нашей стаей, разлегшейся на полу. Никто из нас не произнес ни слова. Слова нам были не нужны.

Стоял великолепный летний вечер, безоблачное небо становилось темно-синим, пока я смотрел на горы на западе. Жара вязла вокруг меня, как клей, хотя на моих часах уже было за шесть. Когда стая уже нагулялась, я мог бы закинуть в фургон мою обувь для скалолазания и мешочек с магнезией и отправиться на пустошь для вечернего болдеринга.

Оттачивать движения во время подъема на скалистые гранитные пики Дартмура — вот все, о чем мечтал я, просиживая бесчисленные утомительные часы на дежурстве.