Мария Башкирцева - Дневник

– Ну, это не для меня! Я совершенно не понимаю, при чем я в этом примирении.

– Ах! Ну да потому, что я серьезно думал о вас.

– Как?

– Вы вечно хотите, чтобы вам выкладывали все в подробностях, математически, а есть известные вещи, которые должны подразумеваться, не становясь от этого менее очевидными! И вы просто смеетесь надо мной.

– Это неправда.

– Вы меня не любите?

– Да, и послушайте вот что. Я не имею привычки повторять два раза. Я хочу, чтоб мне верили сейчас же. Я еще никогда никому не говорила того, что сказала вам. Я очень оскорблена, потому что мои слова, вместо того, чтобы быть принятыми, как милость, приняты чрезвычайно легкомысленно и подвергаются каким-то толкованиям. И вы смеете сомневаться в том, что я говорю! Право, вы Бог знает до чего доведете меня.

Он сконфузился и извинился, мы больше почти не говорили.

– Вы мне напишете? – спросил он.

– Нет, этого я не могу, но я позволяю вам написать мне.

– А-а! Прекрасная любовь, нечего сказать!- воскликнул он.

– Послушайте,- сказала я серьезно,- не просите слишком многого. Это ведь очень большое снисхождение, если молодая девушка позволяет написать себе. Если вы этого не знали, то примите к сведению. Но сейчас мы должны садиться в вагон, не будем тратить время на пустые споры. Вы мне напишите?

– Да. И что бы вы ни говорили, я чувствую, что люблю вас, как никогда никого больше не буду любить. Вы любите меня?

Я сделала утвердительный знак головой.

– Вы всегда будете любить меня? Тот же знак.

– Ну, до свидания же,- сказала я.

– До каких пор?

– До будущего года.

– Нет!

– Ну, прощайте же!

И не подавая ему руки, я вскочила в вагон, где уже были все наши

– Вы не пожали мне руку,- сказал А., подходя. Я протянула ему руку.

– Я вас люблю,- сказал он, очень бледный.

– До свидания,- говорю я тихонько.

– Думайте иногда обо мне,- сказал он, бледнея еще больше,- а я только о вас и буду думать!

– Да… До свидания!

Поезд тронулся, и в течение нескольких мгновений я еще могла его видеть; он глядел на меня с таким умиленным видом, что мог показаться спокойным; потом он сделал несколько шагов к двери, но так как я была еще видна, он снова остановился, как вкопанный, потом надвинул шляпу на самые глаза, сделал еще шаг вперед; потом мы были уже слишком далеко, чтобы видеть.

Я была бы в отчаянии, покидая Рим, к которому я так привыкла, если бы около четырех часов, при виде новолуния, мне не блеснула одна идея.

– Видишь ты этот месяц? – спросила я у Дины.

– Да,- ответила она.

– Ну, так этот серп будет прекраснейшей луной через одиннадцать-двенадцать дней.

– Конечно.

– Видела ты Колизей при свете луны?

– Да.

– А я не видела.

– Знаю.

– Но ты, может быть, не знаешь, что я хочу его видеть.

– Возможно.

– Да. Отсюда следует, что через десять или двенадцать дней я снова буду в Риме, столько же для бегов, сколько для Колизея.

– О!

– Да. Я поеду с тетей. И это будет славно; без тебя, без мамы, а с тетей! Мы будем преспокойно прогуливаться, и я буду очень веселиться.

– Хорошо,- говорит мама,- так это и будет, я тебе обещаю!

И она поцеловала меня в обе щеки.

Четверг, 4 мая. Настоящий сезон в Ницце начинается в мае. В это время здесь просто до безумия хорошо. Я вышла побродить по саду, при свете еще молодого месяца, пении лягушек и ропоте волн, тихо набегающих и плещущих о прибрежные камни. Божественная тишина и божественная гармония!

Говорят о чудесах Неаполя; что до меня – я предпочитаю Ниццу. Здесь берег свободно купается в море, а там оно загорожено глупой стеной с перилами, и даже этот жалкий берег застроен лавками, бараками и всякой гадостью.

«Думайте иногда обо мне, а я только о вас буду думать!»

Прости ему. Господи, он сам не знал, что говорил. Я ему позволяю писать, а он не пользуется даже этим позволением! Пошлет ли он хоть обещанную маме телеграмму?

Пятница, 5 мая. Итак, я говорила… что? – Да, что Пьетро ведет себя непростительно по отношению ко мне.

Я не могу понять эту нерешительность, даже не любя его! Я читала в романах, что часто человек кажется забывчивым и равнодушным именно потому, что любит. Хотела бы я верить романам. Мне скучно и хочется спать, и в этом состоянии мне хочется видеть Пьетро и слышать его рассуждения о любви. Мне хотелось бы видеть во сне, что он тут, мне хотелось бы видеть хороший сон. Действительность опасна.

Мне скучно, а когда мне скучно, я становлюсь очень нежна. Когда же, наконец, кончится эта жизнь тоски, разочарований, зависти и огорчений!