Мария Башкирцева - Дневник

Воскресенье, 9 апреля. С горячей верой, растроганным сердцем и размягченной душой я исповедывалась и причастилась. Мама и Дина тоже, потом мы прослушали обедню, я прислушивалась к каждому слову и молилась.

Не возмутительно ли это – чувствовать себя подчиненной какой-то власти, неизвестной, но непреодолимой! Я говорю о власти, отнявшей у меня Пьетро. Для кардинала нет ничего невозможного, когда дело касается какого-нибудь приказания духовенству. Власть духовенства огромна, и нет возможности проникнуть в их тайные козни.

Остается удивляться, бояться их и преклоняться! Стоит прочесть историю народов, чтобы заметить их влияние во всех исторических событиях. Их виды на все так обширны, что для неопытного наблюдателя они стушевываются, расплываются в неопределенном.

С самого начала мира во всех странах им принадлежала высшая власть – явно или скрытно.

Нет, послушайте, это было бы слишком, если бы так вдруг у нас отняли Пьетро – навсегда! Он не может не вернуться в Рим, он так уверял, что вернется!

Неужели же он ничего не делает, чтобы вернуться? Неужели он не ломает все вокруг? Неужели он не кричит?

Боже мой! Я исповедывалась и получила отпущение, и уже сержусь до бешенства!

Известное количество грехов также необходимо человеку, как известное количество воздуха, чтобы жить.

Зачем люди точно привязаны к земле? Тяжесть, лежащая у них на совести, притягивает их к земле! Если бы совесть их была чиста, они были бы слишком легки и понеслись бы в небеса… как красные воздушные шары.

Вот странная теория. Ну, что ж за беда! А Пьетро все не приходит.

Но ведь я же не люблю его! Я хочу быть рассудительной, спокойной и… не могу.

Это благословенье и портрет папы принесли мне несчастье.

Говорят, что он приносит несчастье.

В груди моей – какое-то стесненье, у меня красные ногти, и я кашляю.

Ничего не может быть ужаснее, как не быть в состоянии молиться. Молитва – единственное утешение для тех, кто не может действовать. Я молюсь, но не верю. Это ужасно. Это не моя вина.

Среда, 12 апреля. Всю эту ночь я видела его во сне. Он уверял меня, что правда был в монастыре.

Наши укладываются, сегодня вечером мы едем в Неаполь. Я терпеть не могу уезжать.

Когда же я буду иметь счастье жить постоянно в одном и том же городе? Видеть постоянно одно и то же общество и время от времени путешествовать, чтобы освежиться.

Я хотела бы жить, любить и умереть в Риме. Нет – я хотела бы жить, где мне будет хорошо, любить везде и умереть… нигде.

Однако я люблю итальянскую жизнь, т. е. римскую, хотела я сказать: на ней еще лежит некоторый легкий отпечаток древнего великолепия.

Очень часто составляют совершенно ложное понятие об Италии и итальянцах. Их воображают бедными, какими-то подкупными – в полном падении. На самом деле – совершенно обратное. Очень редко в других странах можно встретить такие богатые семьи и дома, содержащиеся с такой роскошью. Я говорю, разумеется, об аристократии.

Рим во время господства пап был совершенно особенным городом и в своем роде он владычествовал над целым миром. Тогда каждый римский принц был как бы маленьким царьком, имел свой двор и своих клиентов – как в древности. Этому-то положению вещей и обязаны своим величием римские семьи. Конечно, через какие-нибудь два поколения не будет больше ни этого величия, ни богатств, потому что Рим подчинен теперь королевским законам и скоро сравняется с Неаполем, Миланом и другими итальянскими городами.

Крупные богатства будут раздроблены, музеи и галереи – приобретены правительством, римские князья – превращены в мелких человечков, прикрывающих свое ничтожество именами, как старой театральной мантией. И когда эти великие имена, прежде настолько уважаемые, будут низвержены в грязь, и король станет воображать себя единственным авторитетом, сбросив всю знать к ногам своим, он поймет в одно прекрасное мгновение, что такое страна, где никого нет между народом и королем. Взгляните на Францию…

Нет, взгляните лучше на Англию – там люди свободны, счастливы. В Англии так много нищеты!- скажете вы. Но вообще англичане – самый счастливый народ. Я говорю не о коммерческом благоденствии, но о внутреннем состоянии.

Пусть желающий учреждения республики в своей стране начнет с введения ее в своем доме.

Но довольно диссертаций на тему о вещах, о которых я имею только бледное понятие и совершенно личное мнение.

Неаполь. Четверг, 13 апреля. «Видеть Неаполь и умереть» – я не желаю ни того, ни другого.