Марк Цыбульский - Владимир Высоцкий в Одессе [Документальная повесть]

Что-то в голосе его было неуловимо знакомое, хрипловато-баритонистое. Но только оставшись пару раз «в дурачках», я вдруг понял, что это — Высоцкий. А Петька — Пьер, сын Марины. В это лето он поступил в Парижскую консерваторию по классу гитары.

Вскоре стало ясно, что им больше на открытом солнце находиться нельзя. Палатка моя (обычная туристская, брезентовая) перекалилась, и меня тоже увлекли на дачу говорухинской тёщи. Там было относительно прохладно.

На каждом ящике и дверке шкафа, помнится, были наклеены какие-то бумажки с надписями от руки. Видимо — что где лежит. В бутылях и бутылках было много белого, красного и розового сухого вина. Но Высоцкий не пил ни капли. Он вообще, молчал, только несколько вопросов задал мне о сыне и моих встречах с ним — ситуация его немного заинтересовала…

Его тогда просили спеть, но он вежливо твёрдо отказывался…

Не припомните что-нибудь неожиданно весёлое во время этой встречи?

Была одна курьёзная, на мой взгляд, история. Высоцкий с Пьером основательно подгорели на лютом бугазском солнце и к вечеру были марганцевыми. Несказанно страдали. Тогда меня «осеменило» — совершить налёт на кухню тёщиной дачи. Зная, что там все по-деревенски рано ложатся спать, и что на кухне в холодильнике у них завсегда — банка сметаны, я повёл их туда часов в двенадцать ночи.

Они стояли «на шухере», а я свистнул эту банку. Вышли на лиман и вымазали друг друга спасительной сметаной (я тоже «подгорел», но, конечно, не так, как господа москвичи и парижане). Высоцкий уверял — чувствует то же, что и при первом любовном акте (он выразился проще, конечно). Пьер был тоже счастлив. Оба обещали мне этого никогда не забыть и даже не заметили, что стали соучастниками вульгарнейшей «кражи».

Было много всего — интересного, весёлого, неожиданного…

А что всё-таки рассказывали Высоцкий и Говорухин о «Княжне Мери»?

Среди прочего, состоялся и разговор о предстоящем запуске муратовской «Мери». Может быть, я что-то и путаю, но почему-то помнится — Высоцкий говорил о роли Вернера, а Слава — о драгунском капитане. Говорухин считал вопрос решённым и готовился к роли. Высоцкий пробовался тогда на «Арапа Петра Великого»— что-то там не получалось у него с Вернером…

Мой разговор о мудрости Муратовой они почему-то не поддержали и как-то странно переглянулись. Заговорили о московском запуске ленты «Как царь Пётр арапа женил…», обещавшей необычность стилистики и, возможно, несколько высоцких песен.

Неужели Высоцкий так и не спел тогда?

Ближе к вечеру Высоцкий согласился спеть. Но Пьер категорически отказался давать ему гитару. А нужно заметить — гитара у него была концертно-велико-лепной, тёмно-ореховой, в шоколадном кожаном чехле на стёганой сафьяновой подкладке.

— Владимир Семёнович немного злился: «Петька! Жмот! Дай гитару!»

— Не дам.

— Почему?

— …Хотите я сам вам сыграю?…

Мне показалось, что гитарист Пьер не был такого уж высокого мнения о классе аккомпанемента друга и отчима…

С нами был тогда Мальцев (отзывался на «Пушкина», киношная знаменитость и непременный участник таких встреч) — сбегал куда-то в темноту. И вернулся с гитарой — жуткой, раздолбанной. Одна струна была вообще на гвоздике. Она напоминала сентенцию «Гитара — инструмент ударный…»

Некто Вася дал её с условием автографа. Помню, Высоцкий на ней нацарапал: «Васе — добра». Пел-играл довольно долго, а мы «впали в гипнотический транс»…

Утром вся компания вышла к берегу. Высоцкий с очевидным удовольствием выкупался, оделся — старые потрёпанные джинсы и тенниска. Мы обнялись, как давние приятели, и он с Говорухиным уехал в Одессу.

К этому фильму Высоцкий написал одну из самых известных — и, на мой взгляд, — одну из лучших своих песен — «Пожары». Специалисты знают о существовании фонограммы этой песни, сделанной в Одессе с оркестром. В фильме, тем не менее, её нет. Почему? На этот счёт существуют три мнения.

Первое принадлежит актёру Е. Леонову-Гладышеву, снимавшемуся в картине «Забудьте слово „смерть"»:

«В фильм песня не вошла по разным причинам. Основная, на мой взгляд, заключалась в том, что драматургия и стилистика картины не соответствовали напряжению песни, и она выглядела несколько чужеродной» [127] Из письма В. Тучину, 19 мая 1987. Опубл. в сб. «Белорусские страницы». Вып. 41, Минск, 2006. С. 100. .

Второе высказывание принадлежит самого Высоцкому: