Дина Каминская - Записки адвоката

Я посмотрела на нее, усталую, невыспавшуюся, прикинула, как должна выглядеть я, вставшая в этот день в 5 часов утра, и категорически ответила:

– Не обольщайся.

Когда приехали в Калугу, мы делали все, чтобы оторваться от этого человека. Ничего не помогало. Он останавливался, когда останавливались мы, бежал за нами, когда мы шли быстро. И смешно и жалко было наблюдать, как этот старый мужчина метался по залу Калужского вокзала, когда Лариса отошла к кассам, а я направилась в противоположную сторону смотреть расписание.

Там же, на вокзале, мы с Ларисой договорились, что она будет ждать меня около тюрьмы не более получаса (на случай каких-либо неожиданных изменений в планах следователя), а если я не появлюсь через полчаса, мы встретимся с ней на вокзале, чтобы вместе возвращаться домой поездом, который отправляется в 5 часов 30 минут. Наш неотлучный спутник внимательно выслушал эту договоренность.

По дороге в тюрьму мы его потеряли из виду. Не было его и на улице около тюрьмы. Я перегрузила в свой портфель привезенные Ларисой для Анатолия бутылки с минеральной водой (Анатолий с момента ареста держал голодовку и никакой пищи не принимал), и мы расстались.

Однако все получилось вопреки нашей с Ларисой договоренности. Планы следователя действительно изменились, и в этот день знакомиться с делом мне не удалось. Но и освободиться сразу я тоже не смогла. Следователь решила перепредъявить Марченко обвинение в моем присутствии, так как боялась, что резкое ослабление слуха у Анатолия будет впоследствии использовано защитой как обстоятельство, требующее обязательного участия защиты с момента предъявления обвинения.

Хоть и недолгая это была процедура, поскольку Марченко отказался давать показания, но все же заняла более часа. Мы договорились с Анатолием, что я приеду к нему вторично уже знакомиться с делом, и расстались.

Когда я вышла из здания тюрьмы, сгибаясь под тяжестью портфеля с минеральной водой, взять которую Анатолий отказался, и увидела Ларису, я была по-настоящему счастлива. Оказывается, она решила ждать меня до 12 часов.

До ближайшего поезда оставалось несколько часов. Все это время мы бродили по чудесному старому городу, любовались открывавшимся почти с каждой улицы видом на полноводную реку. Но и не забывали оглядываться в поисках нашего «клетчатого человека». Его нигде не было видно. Ведь вот, как будто он нам ничем не мешал. Ничего запрещенного мы делать не собирались, никаких секретных проблем не обсуждали. Но как приятно оказалось это чувство освобожденности от непрерывно наблюдающего ока!

На железнодорожный вокзал мы приехали минут за двадцать до отхода поезда и расположились в почти пустом зале ожидания. Нашего спутника там не было. Мы сидели напротив застекленной двери, ведущей на перрон, и ждали, когда подадут состав. Прошло 10 минут – поезда не было.

– Странно, – сказала я. – Может, выйти и посмотреть?

– Ты ведешь себя как провинциалка, – отвечала Лариса. – Никуда наш поезд не денется. Платформа здесь, рельсы здесь. Остается только ждать.

Когда до отхода поезда осталось 4 минуты, Лариса согласилась выйти на перрон. Он был совершенно пуст, только в дальнем конце его мы увидели хвостовой вагон состава. А перед глазами деревянная стрелка – указатель отправления на Москву.

Как мы бежали! Я просто не думала, что у меня хватит сил пробежать расстояние в таком быстром темпе. Хорошо, что Лариса на бегу выхватила у меня тяжелый портфель с минеральной водой; иначе я, наверное, упала бы, не добежав до вагона. Мы вскочили в последнюю дверь за несколько секунд до отхода поезда. Не могли двинуться с площадки в вагон, стояли тяжело дыша.

– Кто-то еще бежит, – сказала Лариса.

Я выглянула. По перрону бежал, нет, он уже не бежал, – он почти падал, наш клетчатый человек. Его лицо из багрово-красного превратилось в лиловое, он задыхался. Но он успел.

– Дедуся, – сказала ему какая-то сердобольная женщина, когда он вслед за нами вошел в вагон, – так и умереть недолго. Ведь можно ли так бегать в вашем возрасте?..

А он стоял, держась за спинку сиденья, и не мог двинуться.

Краска медленно отливала от его лица, казалось, оно мертвело, и только глаза были полны живой ненависти. Ведь он был уверен, что мы сидели в зале до последней минуты специально, чтобы потом убежать от него.

И опять мы сидим друг против друга, и он не отрываясь смотрит на нас и вслушивается в каждое произнесенное нами слово. И уже не хочется разговаривать и даже читать.