Иван Лаптев - Власть без славы

Во многом это обстоятельство и развенчало саму идеологию вождизма. Брежневское Политбюро стало как бы переходным мостиком к тому, чтобы никто уже больше не претендовал на роль и облик вождя в родном Отечестве. Хотя с властью Политбюро не собиралось расставаться, что и предопределило его политическую близорукость, позволившую Горбачеву начать перестройку.

Сегодня провозглашать себя поборником гласности, свободы слова не только безопасно, но и престижно, политически выигрышно. Порой диву даешься, сколько у свободы слова бесстрашных защитников, нет, не просто защитников — творцов, создателей ее. Люди, которые в конце 80 — начале 90-х годов были начинающими литературными сотрудниками редакций, оказывается, тяжко страдали от цензуры и смело боролись с нею, отстаивали гласность, утверждали демократию. Впрочем, это понятно: гласность, свобода слова победили, а у любой победы всегда много отцов.

Справедливости ради надо сказать, что от цензуры действительно могла пострадать любая публикация, любой журналист. Но всякого рода запреты до творческих работников доходили все-таки как бы опосредованно. Непосредственно же цензурные и иные «руководящие» указания, «телефонное право» лупили по головам главных редакторов газет, журналов, телевидения и радио, книжных издательств. Редактор отвечал за все — от содержания и формы публикуемых материалов до «морально-политической устойчивости» сотрудников редакции. В. А. Старков ("Аргументы и факты"), А. С. Потапов ("Труд"), В. А. Фронин ("Комсомольская правда"), П. Н. Гусев ("Московский комсомолец"), С. П. Залыгин ("Новый мир"), Г. Я. Бакланов ("Знамя"), А. А. Ананьев ("Октябрь"), В. А. Коротич ("Огонек"), Е. В. Яковлев ("Московские новости"), М. Ф. Ненашев (Гостелерадио), другие руководители средств массовой информации времен перестройки принимали на себя гигантское давление репрессивного аппарата, предназначенного специально для того, чтобы быть тюремщиком любого свободного слова. Они, на мой взгляд, истинные творцы гласности, освободители слова, и это навсегда останется так. Инфарктами, партийными взысканиями, публичными выволочками, потерями места работы обозначили они путь к нынешней политической независимости творческой интеллигенции, в первую очередь — журналистов и писателей. Каждый из них мог бы многое рассказать о взлетах и падениях политики гласности, о попытках реванша со стороны надзирателей за советскими СМИ, об унизительном чувстве бессилия и бесправия, когда очередной идеолог КПСС начинал нас учить «партийному» отношению к правде.

Но редакторы воспоминаний и мемуаров не пишут (во всяком случае, мне такие книги не попадались), видимо, потому, что каждодневное общение с сотнями страниц [4] Каждый номер газеты формата «Правды» объемом в 6 полос вмещает около 100 стандартных страниц машинописного текста. писанины, пусть и чужой, убивает желание добавить к ним еще и собственные опусы. [5] Телевидение — не в счет, там другая технология публикаций, другие эмоциональные стимулы, все другое. И я смог обратиться к этой главе, только отстранившись от нее двенадцатью годами жизни и четырьмя или пятью работами, которыми пришлось заняться после ухода с поста главного редактора «Известий», только когда многое уже отболело, острота восприятия былых событий несколько притупилась, история многое, хотя и далеко не все, расставила по своим местам. Впрочем, при всем этом я не убежден, что волна прошлого не утопит желание вновь оживить эти прекрасные, но в то же время, говоря словами И. А. Бунина, окаянные дни и ночи. Хотя писать я стараюсь все-таки не об «Известиях» и тем более не о себе. В зарисовках той, теперь уже далекой поры читатель, надеюсь, рассмотрит ее политические и нравственные особенности, во многом предопределившие судьбу страны, которая тогда называлась Советским Союзом.

10 апреля 1984 года я приехал в Киев, чтобы провести там зональное совещание собственных корреспондентов газеты «Правда», работавших на Украине. Тогда это был внушительный отряд журналистов — 12–14 человек, у каждого «вотчина» по 2–3 области, народ опытный, известный не только в республике, цену себе мужики знали. Я всего лишь полтора года назад был назначен заместителем главного редактора «Правды», и они, думаю, немножко проверяли меня на «хлипкость». За четыре дня совещания журналисты представили мне такую картину научно-технического упадка, кадровых ошибок, социальных проблем, бюрократической волокиты и прочей «прелести», что стало ясно: надо идти к Щербицкому.