Иван Лаптев - Власть без славы

В отношении меня после июньского Пленума ЦК и с учетом Политбюро 10/IХ нападки с его стороны я не могу назвать иначе, как скоординированная травля. Решение исполкома по демонстрациям — это городской вопрос, и решался он правильно. Мне непонятна роль созданной комиссии, и прошу Вас поправить создавшуюся ситуацию. Получается, что он в партии не настраивает, а расстраивает партийный механизм. Мне не хочется говорить о его отношении к московским делам. Поражает: как можно за два года просто хоть раз не поинтересоваться, как идут дела у 1150-тысячной парторганизации. Партийные комитеты теряют самостоятельность (а уже дали ее колхозам и предприятиям).

Я всегда был за требовательность, строгий спрос, но не за страх, с которым работают сейчас многие партийные комитеты и их первые секретари. Между аппаратом ЦК и партийными комитетами (считаю, по вине т. Лигачева Е. К.) нет одновременно принципиальности и по-партийному товарищеской обстановки, в которой рождаются творчество и уверенность, да и самоотверженность в работе. Вот где, по-моему, проявляется партийный «механизм торможения». Надо значительно сокращать аппарат (тоже до 50 %) и решительно менять структуру аппарата. Небольшой пусть опыт, но доказывает это в московских райкомах.

Угнетает меня лично позиция некоторых товарищей из состава Политбюро ЦК. Они умные, поэтому быстро и «перестроились». Но неужели им можно до конца верить? Они удобны, и прошу извинить, Михаил Сергеевич, но мне кажется, они становятся удобны и Вам. Чувствую, что нередко появляется желание отмолчаться тогда, когда с чем-то не согласен, так как некоторые начинают «играть» в согласие.

Я неудобен и понимаю это. Понимаю, что непросто решить со мной вопрос. Но лучше сейчас признаться в ошибке. Дальше, при сегодняшней кадровой ситуации, число вопросов, связанных со мной, будет возрастать и мешать Вам в работе. Этого я от души не хотел бы.

Не хотел бы и потому, что, несмотря на Ваши невероятные усилия, борьба за стабильность приведет к застою, к той обстановке (скорее, подобной), которая уже была. А это недопустимо. Вот некоторые причины и мотивы, побудившие меня обратиться к Вам с просьбой. Это не слабость и не трусость.

Прошу освободить меня от должности первого секретаря МГК КПСС и обязанностей кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС. Прошу считать это официальным заявлением.

Думаю, у меня не будет необходимости обращаться непосредственно к Пленуму ЦК КПСС.

С уважением Б. Ельцин .

12 сентября 1987 г.

Спокойный анализ этого письма обиженного Ельцина покажет, что это элементарная жалоба. Сначала напоминания о том, на какую трудную работу он согласился, и тонкое подчеркивание «Вашей поддержки». Затем — вот беда! — «некоторые руководители» стали не только равнодушными к московским делам, но и охладели к Ельцину. Дальше — скромное упоминание о своем стиле — «самоотверженно, принципиально, коллегиально и по-товарищески стал работать», — прямоте и даже биографии, видимо, для того, чтобы отметить негодность стиля Лигачева. Это страшное зло — его копируют и сам Секретариат, и секретари «периферийных» комитетов, и вся партия проигрывает. И нету у Егора Кузьмича системы и культуры в работе, а нападки с его стороны — это травля Ельцина. Да и вообще Лигачев не настраивает, а расстраивает партийный механизм, делами московской 1150-тысячной парторганизации не интересуется, по его вине между аппаратом ЦК и партийными комитетами нет одновременно принципиальности и по-партийному товарищеской обстановки. И вывод: раз так, я ухожу. И угроза: не заставляйте меня обратиться к Пленуму ЦК КПСС.

Рассуждения о перестройке в партии, о торможении, о критике снизу я опускаю, напомнив, что идет сентябрь 1987 года, гласность уже набрала силу и такие рассуждения давно фигурируют в тысячах газетных статей.

Не просто уверен, знаю — Горбачев сразу понял, о чем речь: или я, Ельцин, или Лигачев. Генсек, возможно, и не прочь был бы разыграть такую комбинацию, но мешают три обстоятельства: во-первых, позиции Лигачева еще слишком сильны, чтобы его можно было «выкинуть из тележки» просто так, как Ельцин московских секретарей; во-вторых, приближается 70-летие Октября, и с учетом всех сложностей перестройки КПСС и страна должны на этом юбилее видеть, что их ведет вперед крепкий, спаянный воедино коллектив единомышленников — вождей; в-третьих, Горбачев уже начинает чувствовать, что следующим объектом ельцинской нетерпимости и непокорности будет он сам. И он вполне обоснованно откладывает разговор с Ельциным, рассчитывая, что, если дело не утрясется само собой, заняться им будет никогда не поздно.