Арон Шнеер. - Из НКВД в СС и обратно. (Из рассказов штурмбаннфюрера)

А.П. Совершенно верно. Он 95 процентов отдыхает и лишь 5 процентов, и то редко, работает. Если будет наоборот, то не выдержит нервная система. А книги типа «17 мгновений весны», «Майор Вихрь» читать не надо.

А.Ш. Конечно, лучше встречаться с настоящими разведчиками. Какое впечатление произвел на вас Париж того времени?

А.П. Разочаровал.

А.Ш. Почему?

А.П. Потому, что воспитанный на «Соборе Парижской богоматери» я ожидал увидеть что-то более величественное. А увидел маленький соборчик.

А.Ш. А парижане? Вы почувствовали отношение к вам, как к немецкому офицеру-оккупанту?

А.П. Ну, конечно, французы нас не любили. Особенно СС, руны, они смотрели неприязненно.

А.Ш. А у вас всегда было ощущение безопасности?

А.П. Там? Всегда.

А.Ш. Что было для вас самым большим испытанием в эти годы?

А.П. Конец лета — начало осени 42-го года. В радиопередаче, я запомнил это на всю жизнь: «Вы слышите, плещется вода? Это я шлемом черпаю и пью из нашего стального шлема воду из Волги» — передает наш военный корреспондент. Они в это время разрезали 62-ю армию и вышли к Волге.

А.Ш. Но это психологически, а я имею ввиду в работе, конкретно?

А.П. Самые трудные именно психологические проблемы. Например, приезжаете в лагерь и видите: разгружается эшелон, правда, я всего пару раз видел, с вашими земляками. Вижу детей. Я знаю, куда они пойдут. Трудно, я рассказывал, когда стоял у рва с расстрелянными женщинами и хотел пристрелить веселящегося гада.

А.Ш. А самое светлое воспоминание, кроме окончания войны?

А.П. Когда на другой день после капитуляции Паулюса, по Германии зазвонили колокола, зазвучала траурная музыка и была объявлено три дня траура. Не работает кино, не работают рестораны, кафе…

А.Ш. Когда началась война с Россией, вы продолжали работать на заводах. А почему вами не заинтересовался Абвер? Все-таки из России, проверенный в боях… Как раз для работы с русскими военнопленными.

Справка… Абвер — орган разведки и контрразведки нацистской Германии.

А.П. Предлагали, но я не такой дурак, чтобы споткнуться на этой работе. Я сказал, что с русскими работать не хочу. Мне неприятно проверять эту сволочь. Могу достать пистолет и пристрелить. Это только в наших книгах немцев за это не наказывали. Еще как наказывали. Абвер предложил работать с пленными, но я сказал, что буду работать со всеми. Тогда мне предложили быть арбайтсдинляйтером — ответственным за набор рабочей силы на востоке. Меня это вполне устраивало, так как гарантировало свободу передвижения по всей Германии, практически все лагеря и любое производство, а также поездки по всей оккупированной территории России с той же целью — отбор специалистов для авиационного производства. Теперь я совершенно спокойно совал нос в любое военное производство потому, что самолету нужно все.

А какую ценность я мог представлять, работая с обыкновенными пленягами? Ну подготовил бы диверсанта, которого поймают, или который сам, сволочь, подымет руки и придет домой сдаваться… Здесь же я имел возможность разнюхать, так сказать, о какой-нибудь новинке.

А.Ш. В вашем задании было какое-то конкретное направление?

А.П. Да, с самого начала немецкая военная промышленность.

А.Ш. Сколько сообщений было вами передано за годы работы в Германии?

А.П. Первые два года ничего, только одно сообщение об успешной легализации. Потом год сообщений не было: зачем рисковать? С 41 по 45-й максимум 6–7 сообщений.

А.Ш. За все годы войны 6–7 сообщений! Возможно, я не прав, но мне кажется, что это не так уж и много. Понятно, что ценность разведчика измеряется важностью каждого сообщения, но все-таки…

А.П. Все знали, что такое «мессершмитт», знали, где его делают. Пока не появился новый сверхмессер, мне нечего было сообщать. О работах над реактивным сообщил вовремя. Как только опытный образец поднялся в воздух в 41-м, об этом узнали, кому надо.

А.Ш. За годы войны вы передали 6 сообщений, это 6 выходов на связь, понятно, это 6 раз особый риск, но, тем не менее, основную часть вашей жизни в Германии вы провели как настоящий немецкий офицер, честно и порядочно «ковали победу» Германии.

Простите меня, но вы сами не оцениваете свою деятельность, как малоэффективную?

А.П. Мое начальство так не считало. Да дело не в количестве сообщений. Месяцами собираешь по крупицам, а потом посылаешь, или если есть что-то особенное.

Мое дело было следить за появлением чего-нибудь нового и что неожиданно появилось в больших количествах. Когда появились новые модификации «мессершмитта» М-109Е и М-110, в Москве узнали раньше, чем они появились на фронтах. Когда увеличили мощность мотора, и он стал конкурировать с американской «коброй», тоже я сообщил.