Михаил Демин: Рыжий дьявол

— Это не хреновина, — строго сказал Миронов. — У советской власти действительно много всяких врагов. И она должна защищаться.

— Так, по-твоему, все правильно?

— Да нет, не все… Защищаться надо. Но методы должны быть иными. Нельзя создавать в стране атмосферу всеобщего недоверия, растерянности, страха. Нельзя плодить доносчиков. Нельзя опираться на клевету и на подлость. Это все — проклятое сталинское наследие…

Андрей махнул рукой и умолк. Я предложил ему папиросу. Он рассеянно помял ее, повертел и отложил, не закурив. И потом:

— Никита Хрущев меня привлек к себе именно тем, что он первый из партийных вождей начал критику сталинизма. И пообещал перемены…

— Ну, на большие перемены рассчитывать было глупо, — сказал я, — Никита все-таки не господь Бог! И если ему даже и удастся кое-что сделать, все равно главное останется… Останется внутренний наш режим и наша изолированность от внешнего мира.

— А в этом смысле ничего менять и не следует, — быстро проговорил Андрей, — ни в коем случае! Имей в виду: советская власть тем-то и сильна, что она представляет собою особую, изолированную систему. Понимаешь?

— Признаться, не совсем…

— Но ты вспомни известную шутку. Задается вопрос: как доказать, что советская страна непобедима? И следует ответ: вот уже полвека в России процветает всеобщее жульничество… Ее беспрерывно разворовывают, пропивают, а ей хоть бы что! Она по-прежнему держится! И даже богатеет!

— Анекдот известный, — улыбнулся я, — классический.

— И весьма справедливый… Но в чем же тут секрет? А именно в том, что система наша — замкнутая. Обращающиеся внутри нее ценности всегда остаются при ней. И все украденные рубли, рано или поздно стекаются в одно место; возвращаются в государственную казну!

— А ведь и верно, — сказал я. — Так оно и есть… Конечно, если не учитывать черный рынок.

— Да, — согласился он, — если не учитывать черный рынок.

Он снова взял папиросу. И на этот раз закурил, затянулся сильно. И сказал, кутаясь в дым:

— Между прочим, в одном из поступивших на тебя доносов говорится также и о черном рынке, о том, что ты, вроде бы хорошо знаком с этой средой, с этим подпольем…

И вот после этих слов я окончательно понял, что мне надо уезжать отсюда немедленно, и как можно дальше!

Было уже поздно, и я решил отложить отъезд до утра. И простившись с Мироновым, пошагал в гостиницу.

Андрей в общем-то предлагал мне остаться и переночевать у него, но говорил он об этом как-то сдержанно, вяло, с кислым выражением лица. И я догадался, что мое пребывание в доме не очень-то его устраивает… И обидевшись, ушел. И это был еще один явный мой промах.

В вестибюле гостиницы я сразу же лицом к лицу столкнулся с репортером Афоней. Он только что вышел из дверей ресторана и был слегка возбужден… И он засуетился, засыпал меня вопросами. Его интересовало все: давно ли я здесь? И зачем? И что я собираюсь делать в дальнейшем?

Я отвечал неохотно. Мне хотелось побыстрее от него отделаться. Ведь этот парень был тесно связан с местной милицией! И, кто знает, может быть, именно ему и принадлежали некоторые доносы…

Но все же мне пришлось, соблюдая традицию, пройти с ним в ресторан и выпить там по стаканчику — за встречу.

Затем я поднялся к себе в номер. Сел на кровать. И только тут почувствовал, как я устал! Надо пораньше лечь, решил я, получше выспаться… И завтра чуть свет в дорогу! Самое главное, вовремя смыться…

И только я так решил, в дверь постучали. Я отворил ее. И отшатнулся, отступил на шаг.

У порога, посмеиваясь, стоял мой давний знакомый — старший лейтенант Хижняк. Впрочем, теперь он имел уже другое звание. На его плечах поблескивали новенькие золотые капитанские погоны.

Он был не один. За его спиной маячила какая-то штатская фигура в меховой шапке и шубе… И я подумал с беспокойством: вот сволочь Афоня! Уже успел настучать, навел мусоров…

Однако деваться было некуда; я изобразил улыбку и сделал приглашающий жест:

— Заходите. Прошу. Вас, капитан, надо, я вижу, поздравить с повышением…

— Так же как и вас — с успехом! — весело откликнулся Хижняк. — Я ведь следил по газетам за ходом Всесоюзного совещания, читал ваши стихи… Недурно, да. Недурно.

Он прошел в комнату. И спутник его за ним. И капитан сказал, кивнув в его сторону:

— Познакомьтесь — товарищ Никишин!

Никишин был грузен, седоват и далеко уже не молод. Пожимая его пухлую, мягкую руку, я спросил: