Петр Худяков - Путь к Цусиме

Но одной хорошей артиллерийской подготовки еще мало, с нею одной нельзя выиграть сражения. Адмирал Джон Фишер (Fisher) сказал: "человек у орудия — великий фактор; но как бы велик он ни был, его значение пропадает сразу, если над ним нет адмирала, который в должный момент дает ему указания, какие следует". Тактика Японцев была изумительна; все их построения, эволюции делались с правильностью часового механизма и выполнялись быстро. Только одно японское судно было выведено из строя, и не было с японскими судами ни одного случая таких повреждений, которые заставили бы их уменьшить свою скорость. Все маневры исполнялись по сигналам флагами; и они, вероятно, передавались бы не так успешно, если бы стрельба Русских имела надлежащую меткость.

Что же касается тактики у Русских, то таковая отсутствовала. Адм. Рожественский был ранен в начале битвы и находился в бессознательном состоянии. Ho если бы даже он и сохранил свою работоспособность, нет оснований думать, что он мог бы оказаться даровитым флотоводцем. Первые практические учения всей его эскадры происходили почти накануне битвы. Он не имел никакого военного совета; и если был у него какой-нибудь план действия, то таковой остался неизвестным даже для командующих отдельными отрядами эскадры. Во время всей битвы Рожественский дал только два сигнала, о которых мы уже упоминали выше.

О том, что сделал бы на его месте Небогатов, можно только гадать. Он не пользовался доверием Рожественского и на флагманском судне был всего один раз в Камранской бухте в продолжение нескольких минут. Так как "Суворов" в бою продолжал находиться у всех на виду с развевающимся на нем флагом почти до 5 ч. дня 14 мая, Небогатов, даже при всем его желании, не мог, конечно, принять на себя управление флотом. После же того, как командование перешло к Небогатому, противник не топил уже больше головных судов его отряда. Но и это, может быть, не зависело ли скорее от командиров этих передовых судов?

Невольно напрашивается вопрос: был ли, действительно, хоть один человек, подходящий для командования русским военным флотом? Я знаю, на это каждый Русский сейчас же ответит; "Ах, если бы адмирал Макаров был там!"… Да; но это, ведь, имя человека, которого нет уже в живых"…

Лейтенант Уайт.

О последних минутах боя при наступлении темноты в письме одного из наших товарищей, которое было доставлено мне только перед 2-м изданием книги, содержатся следующие строки:

"С заходом солнца, на севере от "Олега" выступило несколько групп японских миноносцев. Пробовали в них стрелять, но безуспешно; они были слишком далеко от нас. Для истребления их могли бы отделиться три крейсера, которые стояли без дела на левом траверсе у "Олега". К адмиралу Энквисту обращена была просьба — отдать приказ этим судам пойти в атаку; но у него на этот случай не было никаких инструкций от Рожественского, а сам он…. ничего не решился сделать. Японские миноносцы постояли немного и расползлись… С наступлением темноты у нас началась невообразимая безалаберщина. Каждый шел куда заблагорассудится. В темноте не могли отличить своих от чужих. Беспрестанно меняли курс: то шли на юг, то поворачивали на север, то склонялись к северо-западу, то сразу бросались на восток… В конце концов так запутались, что решительно не знали своего места. Мы шли страшно быстро; и японские миноносцы, пытавшиеся взорвать нас, терпели неудачи: волна отклоняла мину, и она не достигала борта. Атаки были многочисленны; на мостике слышали прямо что-то вроде ружейной трескотни, а это миноноски выпускали свои мины… Отражать орудиями эти атаки крейсера не имели возможности: все прожекторы у них были подбиты, а главное боялись выпалить по своим миноносцам. Поэтому решено было — не стрелять и беспрестанно менять курс, лететь на всех парах… Крейсера кружились на месте, примерно, до 9 1/2 ч. вечера; все старались прорваться на север; пять или шесть раз были у них попытки прорваться, но каждый раз они встречали на своем пути массу огней и не решались к ним подходить: и Японцы, и наши свободно могли расстрелять их. Во время дневного боя с крейсерами не было ничего подобного, бой шел тогда вдали от них. А тут нас обуял прямо ужас. Видишь вдали со всех сторон огни, прожекторы, слышишь гром пушек и не знаешь, кто это, — свои или чужие. Видишь совсем близко нападающие миноносцы и не можешь от них защищаться.

Кружение сильно способствовало, конечно, усилению этого ощущения. Пойдешь на мостик, на вопрос "куда идем" там отвечают "на север"; через 10 мин. получаешь ответ "на юг" и т. д.; и все летим на полных парах. От жары и усталости кочегары падали в обморок. Приходилось хлопотать о новой смене; с трудом получалось разрешение; приходилось разыскивать кочегаров по снарядным погребам, где они помогали в бою при подаче снарядов.