Мария Аннинская: Творивший легенды

Одним из первых слушателей “Сколопендра” стал Жан Ростан. (Этот известный французский биолог, сын драматурга Эдмона Ростана, жил в своем имении по соседству с “Фовет” и охотно позволял своим детям дружить с молодыми Вианами). Он настолько благосклонно отнесся к виановскому юмору, что передал рукопись уже очень известному Раймону Кено, своему другу. Мастер пародии, вербальных игр и черного юмора сразу полюбил и книжку, и ее автора и предложил “Сколопендра” к публикации в издательстве “Галлимар”, где служил литературным консультантом.

В ноябре 1944-го случилось несчастье. В имение Вианов забрались ночные грабители. Услышав шум, на лестницу вышел отец. Прогремел выстрел. Поль Виан был убит наповал. Счастливая жизнь его семейства кончилась. Вилла пошла с молотка. Борис и Мишель перебрались на улицу Фобур-Пуассоньер, в квартиру родителей Мишель, и делили ее с сильно пьющим Клодом Леглизом, а в дальнейшем — с парализованной мадам Леглиз. Перед тем как навсегда покинуть “Фовет”, Борис заперся в танцевальном зале, который в далекие счастливые времена построил его отец, и долго играл там один на трубе.

Когда человеку в реальном мире плохо, он сочиняет себе другой мир. Не потому ли Борис все больше и охотней пишет? Из-под его пера появляются первые новеллы. Публиковать их Виан не стремится. Мишель их перепечатывает. Кено, возможно, читает. Во всяком случае, с его подачи Виан заключает с “Галлимаром” договор на сборник рассказов “Часики с подвохом”. Но эта затея так ничем и не кончится.

В феврале 1946-го Виан перешел наконец из ненавистного AFNOR в Государственное управление бумажной промышленности, куда устроил его Клод Леон. Но и там Борису не сиделось спокойно: он все время что-то писал и с загадочным видом прятал. Даже Мишель была не в курсе. Через пару месяцев выяснилось, что Виан сочинил новый роман. Это была ныне знаменитая “Пена дней”. Мишель рыдала, перепечатывая текст. А Борис надеялся получить за него премию “Плеяды” от издательства “Галлимар”. Но судьба оказалась благосклонной к другому автору: премию присудили поэту Жану Грожану. Виан, разумеется, отвел потом душу и насочинял про своих обидчиков таких легенд, что теперь они скорее известны как его персонажи, нежели как поэты и литераторы.

В марте 1946-го Кено представил Виана Симоне де Бовуар. Знаменательная встреча произошла в баре гостиницы “Пон руаяль”. Поначалу Симона держала себя настороженно и недоверчиво; она отметила, что Виан с удовольствием слушает самого себя и любит шокировать окружающих парадоксальными утверждениями, к тому же бравирует своей аполитичностью. Впрочем, ко второй встрече, когда она прочла “Сколопендра” и наслушалась о “Пене дней”, лед растаял. Вскоре на “торто-пирожной вечеринке” у Бориса и Мишель новые друзья проговорили на кухне всю ночь напролет. Потом в Париж из Соединенных Штатов вернулся Сартр, и Симона с гордостью “подарила” ему очаровательную пару: талантливого молодого писателя-джазиста и его прелестную молчаливую жену, пишущую о кино. Правда, к Мишель Симона долго еще присматривалась, находя ее скучной и пресной. Сартр же оценил ее иначе. Мишель и в самом деле говорила мало — ее забивал Борис, — зато обладала редким талантом слушать.

Виан был в самом расцвете своих творческих сил; он много знал, великолепно рассказывал, мог часами говорить о джазе и Америке, которую изучил по книгам. Он со всеми держался дружески-сердечно, но независимо, был уверен в себе и уже заявлял: “Я не рассуждаю о литературе, я ее делаю”.

Журнал “Тан модерн”, провозвестник экзистенциалистской мысли, распахнул перед Вианом свои страницы. Сартр даже специально открыл новую рубрику: “Хроники лжеца”. Главной задачей хроникера было развлекать читателя и, не говоря ни слова правды, прозрачно намекать на реальные события — то, что Борису лучше всего удавалось. “Лжец” острил по поводу несуществующих фильмов, подтрунивал над популярностью кинозвезд и знаменитостей, сочинял невесть что про Америку. За год с небольшим Виан написал для “Тан модерн” пять хроник и одну статью (правда, опубликовано было не все); кроме того, на страницах журнала увидели свет отдельные главы “Пены дней” и новелла “Мурашки”, полюбившаяся Сартру своей антивоенной идеей и кровавым юмором.

День Бориса начинался обычно с присутствия в Управлении бумажной промышленности, где украдкой от начальства и Клода Леона, который сидел напротив, он писал “Осень в Пекине”. Вечера после восьмичасового рабочего дня были сплошь заняты выступлениями в ресторанах и кафе — теперь уже в самом популярном квартале Парижа, Сен-Жермен-де-Пре. Дома Виан постоянно что-то мастерил, по ночам (когда не мог спать из-за сердечных приступов) писал статьи для журналов, переводил. Нередко ему помогала Мишель. Борис торопился все успеть. “Каторжник — не тот, кто работает по принуждению, а кто не делает того, что обязан делать”, — записано в его дневнике. С окружающими он тем не менее оставался весел и приветлив, не умел отказывать, когда о чем-то просили. Говорят, у него была особая манера дружить: каждый был уверен, что именно его отношения с Борисом окрашены каким-то неповторимым теплом и смыслом. Он жил и дружил взахлеб.