Эмма Герштейн - Мемуары

10.IV. — М. взял Современник и ранее всего кинулся на Степанова [46] …взял Современник… кинулся на Степанова…— В «Литературном современнике» за 1935г. в № 1 Н. Степанов в заметке «Углубление темы» (общее название статьи «Заметки о стихах») остановился на провинциальных претенциозных альманахах и сборниках стихов начала 20-х гг. Напечатанные там стихи, «написанные по всем правилам хорошего акмеистического или футуристического тона», по мнению Степанова, «отличались главным образом удивительной способностью их авторов "не заметить" время, в котором они жили». Эпиграфом «ко всей эпигонской поэзии, выраставшей на почве литературных реминисценций в распаде буржуазной дореволюционной поэзии», можно было поставить, согласно Степанову, «известное стихотворение О. Мандельштама "Я слово позабыл, что я хотел сказать"… о теме, потерявшей свою плоть и кровь». Касаясь далее стихов Мандельштама, где темой «являются вторичные и далекие ассоциации, лейтмотивом проходящие сквозь стихотворение», Степанов называет их «беспредметной лирикой». , а у него и вообще-то вздор написан, да к тому же дважды и беззубо обруган М. (правда, период 20-го года). Он совсем скис. А от Тынянова пришел в раж от отвращения. Я его чуть-чуть понимаю: Тынянов — это языковая работа со старыми пластами (20— 30 гг.), а многим тут тесно и душно становится. М. — подобно мне — любит его малые вещи — Киже и Витушишникова [47] …Киже и Витушишникова — повести Ю. Н. Тынянова «Подпоручик Киже» (1928) и «Малолетний Витушишников» (1933). . А тут с тетками, правда, понакручено. Но целиком мне доставь радость, а М. неугомонен.

Переводя Иветту, он разъярился окончательно и сказал бессмертную фразу: «Что французы? о чем можно говорить с французом? Это кошка, опоившаяся валерианом. У них один Мериме чего-нибудь стоит».

Далее вечером вышел с ним грандиозный разговор о моих стихах. Хуже, чем в Европейской гостинице. В чем дело?— Не понимаю. Он обо мне говорит с таким непониманием, как худшие читатели мира о нем самом. Единственная истинная истина, что 90% моих вещей о стихах и в узком литературном мире ассоциаций. Это (и мы согласны) близит нас с Вагиновым. Но дальше, прости, но вздор. Много блеска, ума, но все зря. Это сейчас говорит моя святая вера в себя. А он вроде барана — уперт. Поверить, что стихи плохи или даже далеки от его стихов, — немыслимо. Он меня «пугает» Тихоновым (что я на него похож). Если бы он был М., но не О. Э., или О. Э., но не М. — я его послал бы к лешему. А сейчас надо воспитать, обратить. Он меня дополнительно шлет к Ахмато­вой и… Пастернаку (вот за последнее спасибо?!).

13.IV. — Ждем № 3 Современника. В первых № № отчаянные стихи, которые ожесточенно читали вместе.

15.IV . — У М. день шел в ожидании телефонного разговора (Москва, с 4 до 6). Была перегружена линия, и ему не дали — он так изнервничался, что чуть с ума не сошел. К его счастью, удалось зайцем проскочить вечером, и он договорился. Приезд дам [48] Анны Андреевны Ахматовой и Надежды Яковлевны Мандельштам. из Москвы еще отложен — теперь до 18.

Дома коллективно сжарили яичницу из 6 яиц, напились сладкого чаю с булкой и маслом, и — увы!— оказалось 11 1/2 час. веч. А у нас подошло чудное разговорное настроение. Начали с Комаровского, кончили мною. Важно, что я пришел в раж и стал на нем (на М.) демонстрировать свои позиции: эволюцию поэзии от Надсона (от нуля до Гумилева и Мандельштама). Небо его сознания проясняется. Но увы! не без наивностей: он говорит: «Так скажите, в чем же общая суть в 2-х словах». А надо для этих двух слов написать тома.

17.IV. — У М. — тревоги: переезд на новую квартиру и ссоры с хозяином, а Н. Я. еще нет (будет 20). Я его увещеваю, а он с ума сходит. Пишу сейчас, сидя у него. Жаль, что ты не увидишь этой комнаты, в новой будет не то.

О Заболоцком молчит, а потом мрачно ругается.

М. сейчас хочет писать доклад (он же статья) о формализме. Вот уж тут я — порочный ученик Тынянова, Эйхенбаума и К°, или продолжатель их дела, или создатель новых отно­шений, — даже после всех наших разговоров не ясно ему. Консерватизм — ужасная вещь.

18.IV . …Да, а Иветта (или Иветтка, как говорит О. Э.) — Мопассана. Она уже кончена. В мае он уже не хочет переводить, а будет писать о помянутых формалистах.

Близость М. столько дает, что сейчас не учесть всего. Это то же, что жить рядом с живым Вергилием или Пушкиным, на худой конец (какой-нибудь Баратынский уже мало). Масса мыслей вокруг этого. Важно нечто неуловимое, а не сами литературные мелочи. Хотя есть и они (то, что надо вспомнить для анекдота, для биографической детали).