Виктор Грушко - Судьба разведчика - Книга воспоминаний

«Если бы вы только знали, как мне приходится бороться за то, чтобы цены на некоторые товары поднять до уровня рентабельности, — заявил Косыгин. — Ценообразование должно использоваться в качестве инструмента стимулирования производительности труда, окупать издержки и двигать экономику вперед. У нас цены не менялись и даже снижались в последние 30 лет. По таким ценам невозможно производить товары высокого качества. Вот их-то у нас и не хватает. Посмотрите для сравнения на качество норвежских товаров».

В разгар визита Косыгин вдруг заболел. Конечно, можно было отменить традиционный обмен мнениями по некоторым международным вопросам, от которого не ожидалось чего-то качественно нового, но не был обсужден еще ряд принципиальных вопросов двусторонних отношений. Короче, премьера нужно было ставить на ноги.

Посоветовавшись с лечащим врачом Косыгина, его дочерью, послом, решили привлечь к обследованию Алексея Николаевича норвежского профессора. Был поставлен диагноз — грипп. Косыгин был вынужден провести сутки в постели, но затем программу визита удалось продолжить. Несмотря на недомогание, глава советского правительства успешно завершил переговоры. У него установились хорошие отношения с норвежским премьер-министром Трюгве Браттели. Тон бесед был теплым и дружеским. Кстати, чисто в человеческом плане у Косыгина и Браттели было много общего. Они говорили, если можно так сказать, на одном языке — трезво, по-деловому, без эмоций, чуть ли не академично.

И, тем не менее, Косыгин вынужден был вылететь в Москву на день раньше. Будучи человеком чрезвычайно ответственным, он стремился успеть сделать как можно больше и чувствовал некоторую неловкость перед принимающей стороной.

На заключительных переговорах в день отъезда Косыгин подозвал меня к себе и попросил предупредить всех, кого положено, что полная готовность к вылету должна быть в два часа дня. Я передал соответствующие распоряжения.

Но затем Косыгин вновь позвал меня и, ссылаясь на нежелание скомкать важную фазу переговоров, поручил отсрочить вылет на два часа. Потом последовала еще одна отсрочка — для проведения заключительной пресс-конференции. Перед самым отлетом он нашел время лично сказать добрые слова послу Сергею Романовскому и мне за участие в организации удачного визита. Втроем мы выпили по рюмке коньяку.

Политическое будущее Косыгина оказалось безрадостным. Еще в 1968 году в обществе можно было заметить тенденцию, которая впоследствии была названа застоем. Для обеспечения собственной власти Брежнев собрал вокруг себя на ключевых постах старых друзей. Ради «стабильности» под сукно попадало все, что могло привести к реформам. Государство стало менее демократичным, в области политики наблюдалось даже некоторое отступление от достигнутого. Это происходило именно в то время, когда должны были развернуться в полную силу вынашивавшиеся Косыгиным реформы. Он сохранил свой пост, но вынужден был заниматься вопросами текущего управления. От решения стратегических вопросов экономики его, по сути дела, отстранили. Я считаю это большим несчастьем для нашей страны. Но, к сожалению, в политике не всегда побеждает достойнейший и умнейший.

Сентябрьским утром 1965 года я направлялся пешком в сторону советского посольства в Осло. По пути заглянул в газетный киоск. Все газеты пестрели огромными заголовками о разоблачении «норвежской Мата Хари» по имени Ингеборг Люгрен. Развертывалась очередная шумная кампания шпиономании. Люгрен? Ее я несколько раз видел в Москве, работая в МИД. Эта дама являлась секретарем в норвежском посольстве, отвечала на приличном русском языке на телефонные звонки, согласовывала визиты посла в МИД, другие протокольные мероприятия и встречи. Короче, мне доводилось с ней общаться. Но могла ли она быть советским агентом? Насколько мне было известно, она не фигурировала в оперативных документах даже в качестве полезного контакта.

Позволю себе небольшое отступление о том, что вкладывали советские спецслужбы в понятие «контакт». Люди, попавшие в число контактов, как правило, не догадывались, что имеют дело с сотрудником разведки. Уже после одной-двух встреч всем контактам — журналистам, политическим деятелям, ученым, дипломатам и т. д. — присваивались псевдонимы. Это не означало, разумеется, что контакт рассматривался как агент или потенциальный агент. Соблюдалась обычная мера предосторожности для предотвращения утечки информации на тот случай, если отношения с контактом со временем приобретут иной характер.