Валерий Демин - Лев Гумилев

Как только не изощрялись тоталитарная система и консервативная наука в тщетных попытках расправиться с великим ученым и его трудами. В итоге победили не политические и идеологические монстры, а вдохновенный и несгибаемый Фауст, со всех сторон окруженный бесплодными и напыщенными пустышками — вагнерами, именно себя считающими олицетворением высокой науки. В трудную пору, когда повсеместно запрещались священные религиозные книги и блистательные философские трактаты, стихи неугодных поэтов и картины оригинальных художников, Гумилёв сумел преодолеть глухую стену неприятия и обструкции, предложив простые и понятные основоположения вместо расцветавшего пышным цветом абстрактного социологизма и схоластического теоретизирования, когда живая история живых людей и народов подменялась жонглированием вычурных и ничем не подкрепленных понятий. Грубо говоря, Гумилёв демистифицировал историю , превратил ее из абстрактной и далекой от жизни схемы в науку, приближенную к естествознанию. Кроме того худосочные понятия и суждения не в состоянии передать все богатство красок и драматичность исторических явлений. Гумилёву же удавалось преподнести самые сухие научные факты захватывающе, интригующе и увлекательно.

Но в правящем ли режиме или господствующей общественно-экономической формации причина обрушившихся на него бед? Не в обыкновенной ли человеческой природе, подкрепленной сложившейся системой общественных отношений, кроются действительные причины научных и житейских невзгод? Ведь консервативно и обструкционистски настроенные ученые превращаются в инквизиторов и ретроградов вовсе не потому, что им дорога истина или интересы науки, а потому, что в них кроются и в определенный момент вдруг пробуждаются бессознательные инстинкты волчьей стаи или ядовитой змеи, затаившейся в ожидании жертвы. Это прекрасно понимал сам Л. Н. Гумилёв: причины поломанной юности и исковерканной зрелости он видел не в общественной системе, а в низменных качествах, присущих человеку от рождения. В конце концов, массовые репрессии ничуть не меньшие, чем в России XX века, происходили и в Римской империи, и в Древнем Китае, и в средневековой Европе, и во времена якобинской диктатуры во Франции.

О подоплеке же собственных четырнадцатилетних тюремно-лагерных злоключений он неизменно говорил: « Ученые сажали ученых ». (Точно так же можно сказать: соседи сажали соседей, сослуживцы — сослуживцев, партийцы — партийцев и т. д. — во всем виновата людская психология.) «Ученые» по большей части напоминали ему не столько заурядных «стукачей», сколько фокусников-дознавателей, спо­собных сфальсифицировать любые факты и доказать, что белое это черное, а черное это белое. Система же существовавших отношений всего лишь создавала благоприятную почву для подпитки темных страстей, которые язык не поворачивается назвать человеческими. Впрочем, так ли это? Ведь иных качеств у людей нет и быть не может. Просто отрицательные побуждения регулируются, блокируются, по­давляются системой индивидуальных, социальных, правовых, этических принципов и запретов. Стоит последним чуть-чуть пошатнуться или притормозиться, как на поверхность прорываются самые темные силы и устремления. Разве какая-либо конкретная общественная система в этом виновата? В любой общественной системе при одинаковых условиях все люди будут вести себя одинаково !

Однако недаром в народе говорят: «Не стоит село без пра­ведника». В какой угодно сфере деятельности или области жизни непременно находятся свои подвижники и угодники. Именно к таковым и принадлежит Лев Николаевич Гумилёв. Русские историки создали пестрое многоцветие школ и тенденций. Так, в традиционном летописании на протяжении многих веков утвердилось провиденциалистское представление о «руке Всевышнего» как главной силе, обусловливающей весь ход мировой и отечественной истории. Идея Божественного промысла в явной и неявной форме пронизывает от начала до конца всю «Историю государства Российского» Н.М. Карамзина. Помешать этому ни в коей мере не смогла предшествовавшая просветительская (и не менее патриотическая) позиция В. Н. Татищева (1686-1750), М.В. Ломоносова (1711-1765) и В.К. Тредиаковского (1703-1769). Лишь спустя многие десятилетия карамзинский провиденциализм смогли слегка потеснить позитивистская методология С.М. Соловьева (1820-1879) и В.О. Ключевского (1817-1885) и антинорманизм И.Е. Забелина (1820-1908).