Валерий Демин - Лев Гумилев

Известный писатель Дмитрий Михайлович Балашов (1927—2000), считавший себя учеником Гумилёва, в эссе «Памяти учителя», опубликованном вскоре после смерти Льва Николаевича, писал: «Обнажим же головы все — соборно! Гении русской земли — часть нации и ее порождение. Но и нация, родившая гения, должна почуять ответственность свою перед ним. К ней направлены глаголы призывающие, и она должна им достойно ответствовать. Иначе голос гения замолкнет, как колокол на погосте, никого не разбудив. Проснемся ли? В статьях и книгах все чаще звучат упоминания великого имени, все чаще встречаются те, кто и прочли, и поняли, и приняли гумилевские глаголы. Быть может, все это знак отнюдь не медленности, но быстроты распространения его идей? Ибо нас много, и мы разные, и земля наша велика зело! Но давайте поймем, что цепь исторических событий, выходящая из тьмы прошлых веков к будущему, нерасторжима. <���…> Давайте вновь сплотимся воедино, перестанем уничтожать среду своего обитания, как и друг друга, давайте вспомним, что мы, даже и в бедах, великая страна, великий народ и великое содружество народов <���…>». Сказанное сбывается с каждым годом и никогда не потеряет своей актуальности…

Что может один человек? Очень много — если на его стороне правда и истина! Жизнь и судьба Льва Николаевича Гумилёва — наглядное подтверждение данного общеизвестного факта: при столкновении человека с несоизмеримыми противодействующими силами последние способны подавить растоптать, даже уничтожить свою жертву, а после смерти – на какое-то время дискредитировать ее, однако не в состоянии уничтожить идею , носителем которой она являлась. Выдающийся индийский мыслитель Свами Вивекананда (1863– 1902) провозглашал: «Если даже весь мир будет против меня, а истина — за, она победит в конечном счете». Сказанное в полной мере относится и ко Льву Гумилёву.

Его жизненный и научный подвиг состоит в том, что опальный ученый, который почти четырнадцать лет безвинно провел в тюрьмах и исправительных лагерях, не побоялся в одиночку выступить против всесильной и казавшейся незыблемой идеологической системы, способной раздавить любого, кто смел посягать на ее всевластие и вседозволенность. Дмитрий Балашов сказал о его учении: «Это прорыв к звездам»…

Менее всего Гумилёв походил на Дон Кихота, вступившего в бессмысленную борьбу с ветряными мельницами. Не был он и Джордано Бруно, готовым взойти на костер во имя своих убеждений. Он скорее походил на Галилея, вынужденного вроде бы согласиться с абсурдными доводами своих дремучих оппонентов, но внутренне остававшегося убежденным в обратном. Однако свое кредо Гумилёв отстаивал смелее, упрямее и последовательнее. Бесчисленных же хулителей его ни при каких условиях нельзя назвать борцами за истину — всего лишь ее могильщиками, а следовательно, и могильщиками науки.

Друг Льва Николаевича академик А. М. Панченко, пожалуй, лучше всех определил место и роль Гумилёва в истории науки и мировой мысли: «<���…> Гумилёв сумел в этом мире кое-что объяснить. Его ругают, уличают в каких-то ошибках – но кто же не ошибался? Он крупный человек – как Платон, как Аристотель, как Томас Мор. Разве мы построили Город Солнца? — нет, не построили, это утопия, но она очень многое объясняет. Лев Николаевич и стихи ведь писал неплохие, просто мама и папа у него делали это слишком хорошо, так что он считал, что ему не стоит соваться.

Не надо искать в теориях Льва Николаевича всеобщих отмычек на каждый случай. Все крупные мыслители объясняют нечто, и он именно такой мыслитель. Он был уверен, что народы проходят примерно одинаковый путь развития, и это чрезвычайно важно. Теории, которые объясняют все, не стоят ничего — как теория Адлера, фрейдизм, марксизм. Мы не можем жить по Платону, мы никогда не будем строить идеальное государство, изгонять из него поэтов. Но Платон — великий мыслитель. И Лев Николаевич — тоже великий мыслитель, только необходимо понимать, что это некое относительное знание, относительное объяснение. Но этого, как правило, не понимают, и отсюда возникают всевозможные нападки. Ведь и Сократа заставили выпить цикуту.

Лев Николаевич был храбрый, в этом смысле он, быть может, подражал своему папе, которого он очень любил, хотя и мало видел. <���…> Да, Лев Николаевич был храбрый человек, он никогда ничем не поступился — за что я его и любил. И он завещал нам не только свои идеи, но и свою храбрость».