Аркадий Полторак - Гросспираты

Когда—то Лев Толстой высказал мысль, что нет абсолютно злых и абсолютно добрых людей. Как реки в своем течении бывают чаще широкими, чем узкими, или чаще узки­ми, чем широкими, так и люди оказываются чаще злыми, чем добрыми, или чаще доб­рыми, чем злыми. И действительно, жизнь даже самого страшного преступника — не просто прямая и сплошная линия нанизанных одно на другое преступлений. Она подчас извилиста и на своих изгибах может иметь нечто такое, что чисто внешне представляется отступлением от обычного его поведения. Это почти неизбежно, так как всякая жизнен­ная линия складывается не сама по себе, а под определенным воздействием многих сил и поступков других людей.

Я невольно задумывался над этим, наблюдая в ходе Нюрнбергского процесса за усилиями корпуса защиты. Как только не изощрялись господа адвокаты, если в лаби­ринте страшных преступлений им удавалось набрести на факт, который можно было истолковать в пользу подзащитных, представить в виде доказательства «добропорядоч­ности» и «гуманности».

Нацистская элита сеяла зло годами и в масштабах целых континентов, но и ее пред­ставителям на своем мрачном пути случалось иногда обронить песчинку добра. Вот по­чему Геринг мог привести отдельные примеры, когда его личная точка зрения в каком—то вопросе не совпадала с точкой зрения Гитлера, хотя в основном и главном они схо­дились, а Розенберг в чем—то не соглашался с Гиммлером, и в бесконечной цепи его пре­ступлений на оккупированных советских территориях промелькнул вдруг такой эпи­зод, когда он якобы спас от гестаповской расправы нескольких актеров Винницкого театра.

Бывшие руководители военно—морских сил «третьего рейха» гросс—адмиралы Редер и Дениц не представляли исключения из этого правила. По конкретным обстоятельст­вам широко разветвленного заговора и разделению ролей, свойственных каждому от­дельному его участнику, они выглядели порой не так зловеще, как их соседи по скамье подсудимых. Здесь вступало в действие общее для всех групповых уголовных дел по­ложение. В таких случаях на скамье подсудимых всегда есть подсудимые основные, второстепенные и, так сказать, центр— середина между ними. На жутком фоне содеян­ного теми, кто предстал перед Международным трибуналом в Нюрнберге, эти грани оказались трудноразличимы: тысячной доли совершенных преступлений, в которых

изобличались подсудимые, было более чем достаточно, чтобы открыть дорогу на эшафот каждому из них. Ведь это был процесс главных нацистских военных преступников. Тем не менее грани существовали, и защита упорно стремилась их показать в наиболее выгодном для подзащитных свете.

...Март 1945 года. Крах нацистской Германии уже ясен не только союзным странам, он очевиден и для самого Гитлера. Но фюрер еще ведет азартную игру: отдает прика­зание своим министрам, видным чиновникам, фельдмаршалам и адмиралам покинуть Берлин и эвакуироваться в области предполагаемой оккупации войсками западных стран.

Господа министры быстро воспользовались этой возможностью. Некоторые из них улизнули еще до распоряжения Гитлера. А вот Редер не покинул Берлин. Позднее, буду­чи уже в плену, он дал такие письменные показания:

«В конце марта 1945 года стало ясно, что Берлин рано или поздно будет занят Красной Армией. Мне сообщили по телефону, что ставка фюрера и сам фюрер находят­ся в Берлине и здесь останутся. Я позвонил дежурному в ставке вице—адмиралу Фоссу и сообщил ему, что тоже намерен остаться в Берлине».

— Ну и что? — скажет читатель. — Еще один пример фанатической преданности Гит­леру, готовности умереть вместе с ним в берлинском мешке.

Не в этом дело. Редер пишет в своих показаниях, что он доложил в гитлеровскую ставку о твердом решении «остаться в Берлине и в случае его оккупации». Можно, конечно, усомниться в правдивости этого заявления. Ведь Гитлер в те страшные для него дни мог быстро расправиться со вчерашним своим фаворитом, не хуже, чем Муссо­лини с обожаемым зятем и министром иностранных дел Италии Чиано.

Но для нас здесь важно другое. Показывая так, Редер как бы говорил своим обвинителям: я со спокойной совестью отдавал себя в руки союзников, ибо не чувст­вовал за собой никакой вины. Пусть бегут те, на ком отметины нацистских преступле­ний, чьи имена ассоциируются с СС, СД, гестапо, концлагерями, газовыми камерами. Ре­дер свободен от всего этого. А раз так — ему нечего бежать от тех, кто ищет не просто немцев, а немцев—преступников.