В кабинете, на своем всегдашнем месте, на диване Константин Сергеевич, а по бокам, в креслах 3. С. Соколова, Б. И. Флягин (директор студии), третье кресло пустует, М. П. Лилинои нет?! Я остановилась у двери. И вдруг, сделав рукой пригласительный жест подойти ближе, поднимается со своего места Константин Сергеевич, идет мне навстречу и говорит: «Поздравляю Вас! Молодец!» — и целует меня в губы. Я была ошеломлена, ошарашена, счастье волной залило меня. Как я очутилась в кресле, что говорил после этого Станиславский — я ничего не помню, я слышала слова, но не понимала их смысла. Я вся была переполнена каким-то необыкновенным светлым чувством. Опомнилась я только уже в прихожей, где меня окружили ожидавшие студийцы:
— Ну, что, что?! — тормошили меня. — Что произошло? Зачем вызывали?!
Константин Сергеевич поздравил меня и поцеловал, — все еще, как загипнотизированная, отвечала я. Поднялся шум, восторги и среди этого шума я услышала наивные, но очень искренние слова студийки К.: «Лидия Павловна, милая, не умывайтесь теперь, не умывайтесь!» Я и до сих пор не знаю, за что поздравил и поцеловал меня Константин Сергеевич: за исполнение роли Вари или за ассистентскую работу по спектаклю. Спросить об этом у Зинаиды Сергеевны, Марьи Петровны или у Б. И. Флягина я не решалась, боясь, что подумают, что я зазнаюсь, а я в то время была чересчур стеснительна. Вот уж ненужная, обидная скромность.
«…Какое счастье светилось в его глазах, когда актер репетировал удачно, — вспоминает о Станиславском Л. М. Леонидов. — Что делалось с его лицом! Как он смеялся! На его лице отражались все радости и страдания, которые переживал актер на сцене». [11] Сб. «О Станиславском», с. 273.
Великий режиссер во время занятий в студии много внимания уделял вопросу о дружеской критике и критиканстве. Критик, утверждал он, умеет смотреть и видеть прекрасное, тогда как мелочный придира-критикан видит только плохое. Критикан наносит искусству большой вред: своим злопыхательством он дезориентирует творческого работника. Критиканство приводит к сплетням, склокам, интригам, разлагает дисциплину в театре и уничтожает самое творчество. Настоящую же критику надо уметь слушать и любить, хоть иногда это и бывает очень трудно.
На одном из занятий Константин Сергеевич рассказал нам такой случай:
— Мне стыдно вспоминать, но должен вам сказать, что я однажды шел к рецензенту с пистолетом! Понимаете, до чего может дойти мелкое самолюбие? А ведь я очень миролюбивый человек. Однажды нечаянно убил воробья и плакал. А тут с пистолетом! Можно же дойти до такого свинства! Не лишайте себя настоящей критики. Ведь если какой-нибудь старый, умный, чуткий человек берет пропуск и идет к вам в уборную, чтобы сказать: «Я вас очень люблю, ценю, но так не играйте», то это надо заслужить. Артист, неспособный выслушивать критику, неминуемо должен остановиться в своем творческом развитии и пойти назад.
Искренне радуясь успехам своих учеников, Станиславский в то же время был беспощаден к тем, кто своим поведением отравлял творческую атмосферу студии. Я однажды была свидетельницей того, как Константин Сергеевич первым проголосовал за изгнание одного из таких студийцев, в общем-то талантливого парня. К такой же бескомпромиссности в искусстве он призывал и нас.
— Вы должны обязательно приучать себя к дисциплине, — говорил Константин Сергеевич на одном из занятий в Оперно-драматической студии. — Актер, который, входя в театр, не чувствует, что вот здесь, рядом, сцена, — это не актер. Без настоящей творческой дисциплины не может быть особой закулисной атмосферы, которая необходима в каждом театре, но которая, к сожалению, не всегда бывает. Там, где существует нездоровая закулисная атмосфера, актер нервничает, выходит на сцену опустошенным и играет плохо. Зритель всегда чувствует, что делается за кулисами; в чем тут дело, я не знаю — это тайна. Когда я прошу вас, вставая, не скрипеть стульями, не громыхать ими, научиться поднимать стул, если вы его хотите передвинуть, — я знаю, что все это вам нужно для того, чтобы приучить себя к дисциплине, к организованности.
Личный пример Константина Сергеевича Станиславского всегда оказывал на актеров, на студийцев исключительное воздействие.
Б. М. Сушкевич вспоминал, как на спектакле «Горе от ума» с участием Станиславского он встретил Константина Сергеевича, который возвращался за кулисы после первой сцены. И с удивлением заметил, что Станиславский, проходя позади установленных на сценическом круге декораций, двигается как-то странно, зигзагами, делает несколько шагов по прямой, затем — прыжок в сторону, и так несколько раз. Когда Сушкевич спросил Константина Сергеевича, почему он так странно ходит, тот ответил, что некоторые доски на планшете и на кругу скрипят, и поэтому приходится ходить таким образом, чтобы скрип не был слышен на сцене. [12] Подробно см. в сб. «Станиславский. Писатели, артисты, режиссеры о великом деятеле русского театра», с. 122, 123.
Читать дальше