Лидия Новицкая: Уроки вдохновения

Исходя из коллективного характера актерского творчества, Станиславский разрабатывает учение об этике актера.

— Этика, — говорил он нам, — определяет идейный, моральный облик актера-гражданина, учит его сознательному выполнению своей общественной роли . Советский актер — это патриот, который все свое творчество посвящает народу. Он любит свою профессию за то, что она дает ему возможность через определенные идеи, воплощенные на сцене в художественные образы, воспитывать зрителя, делать его лучше, чище, умнее, полезнее для общества.

Первым условием для создания предрабочего состояния, — говорил Константин Сергеевич, — является выполнение девиза: «Люби искусство в себе, а не себя в искусстве» (этим принципом сам Константин Сергеевич руководствовался на протяжении всей своей творческой жизни. — Л. Н.). Что такое предрабочее состояние? Это — готовность к занятиям, это — бодрое расположение духа; с ним всегда надо приходить в студию, в театр. Одной из первоначальных задач тех, кто создает студию, должно быть внимание к атмосфере в ней. Если студия не сумеет сдержать, искоренить, изжить у студийцев обидчивость, вздорный характер, зависть и недоброжелательство, она не создаст не только больших артистов, но даже просто хороших, умеющих привлечь внимание публики. Так что, приходя к себе в студию, оставьте все гадкое, что у вас есть, внизу, перед входом в это здание. Если же вы будете приносить это с собой и засорять, пачкать должное быть священным для вас место, то это будет плевательница; что угодно, но не место, где вы будете ценить искусство и где возможно говорить о Шекспире, Пушкине и других. Есть два типа актеров. Одни идут на сцену потому, что без искусства жить не могут, актерский труд — их любовь, их потребность. Для других же искусство не важно; они жаждут выделить себя среди толпы, хотят быть исключением, именитым и почитаемым. Первые, стремясь стать артистами-творцами, чутко ловят все замечания режиссера на занятиях студий или репетициях, с готовностью признают свои ошибки, делают все, чтобы их исправить и, как правило, добиваются желаемого результата. Вторые же, обуреваемые себялюбием, каждое замечание принимают в штыки, ищут для себя оправдания, обещают все исправить завтра же, но обычно не исправляют ничего ни завтра, ни послезавтра, ни на спектакле.

— Жажда первенства, самомнение должны быть изжиты, — учил студийцев Константин Сергеевич. — В студии все равны. Каждый — самостоятельная творческая единица. А разница в способностях — это внешние условия.

«Прекрасный, огромного обаяния человек, Станиславский не знает никаких рангов в искусстве. Он относится ко всем одинаково, для всех готов сделать все, что только в его силах, и одновременно сурово, а подчас и жестоко, невзирая на лица, критикует недостатки», [7] Сб. «Станиславский. Писатели, артисты, режиссеры о великом деятеле русского театра», с. 128. — так говорил о работе с Константином Сергеевичем замечательный актер МХАТ Н. П. Хмелев.

Станиславский, сам являясь образцом в выполнении требований художественной этики, упорно боролся против зазнайства, творческой самоуспокоенности не только в актерской среде, но и у нас в студии.

— К сожалению, случается так, — говорил он студийцам, — молодой ведущий актер, несколько лет проработавший в театре, видит, что артист X. играет лучше, чем он. Но это для «нашего» актера ерунда, это его нисколько не мучает, он ведь уже первый актер, он же талант. И вот тут, в этой самоуверенности, кроется его погибель; с этого момента он непременно начнет катиться вниз. Изживайте дурные черты своего характера, — продолжал Станиславский, — самовлюбленность, зазнайство, пренебрежительное отношение к товарищам. Иначе через 10–15 лет с вами может случиться то же, что произошло со многими актерами: начинали с того, что были непосредственными, милыми, а кончали самым гнусным ремеслом. И вот, когда посмотришь, что из некоторых вышло, то невольно вспоминаешь старичка, который говорил: «Милая девочка, милая девочка, а вырастет — дрянь будет».

Константин Сергеевич рассказывал о том, как стремились к творческому совершенствованию его соратники по МХАТ, те, кого называют «старой гвардией театра»:

— У нас было так, сыграешь какую-то роль, тебе хлопают, а в душе — «но ведь Садовский сыграл лучше». Вот что-то еще сделал, а в душе — «у Ермоловой это получилось лучше». Еще что-то сделаешь, и как будто лучше, чем прежде, но все-таки нет в душе полного удовлетворения, и хочется еще и еще работать над собой.