Дэвид Бекхэм - Моя команда

Это было верно, но только потому, что иногда такое поведение казалось мне единственной возможностью хоть как-то скрыть ту подавленность, которую я ощущал. Если ты не в состоянии справиться с чем-либо, то пытаешься вообще не замечать этого.

— Шеф, ваше нынешнее отношение ко мне продолжается уже многие месяцы. По крайней мере, еще с того момента, когда я сломал себе ребро, и после той истории с посещением Букингемского дворца. Я не получаю удовольствия от тренировок. Не получаю удовольствия от футбола. Я просто не могу и дальше жить в таком же духе.

Когда я спросил у него, действительно ли он считает, что окружающие всячески подкатываются и подлизываются ко мне и что я изменился из-за этого, то, как мне показалось, этот вопрос застиг его врасплох. Это был странный момент — момент неуверенности, — совершенно не похожий на то, как складывались отношения между нами прежде. Возможно, его удивило, что мы с мамой обменивались мнениями по поводу их беседы, или же изумило, что я не боюсь поставить его в известность о подобном разговоре между мною и мамой. Сначала он отрицал, будто говорил нечто такое, а затем попытался объяснить, что он имел в виду.

Насколько я мог видеть, наш отец-командир не уловил сути моих претензий.

— Я не согласен с вами, но отложим это в сторону. Даже если вы не одобряете того, как ведут себя другие люди по отношению ко мне, разве правильно обвинять в этом меня?

Думаю, он согласился с этим. Во всяком случае, в основном. Однако для меня данный вопрос был слишком важным, чтобы просто остановиться на этом:

— Мне теперь 27 лет. Думается, я немного вырос и повзрослел. И теперь, как мне кажется, лучше откликаюсь на ободрение и воодушевление, чем на упреки. Возможно, то, как вы поступали со мной на протяжении нескольких последних месяцев, и могло в прошлом подействовать на меня, но сейчас такое обращение со мной перестало срабатывать. Если я теперь и играю хорошо, то только благодаря самому себе и той поддержке, которую получаю дома. И вовсе не благодаря тому, как вы относитесь ко мне, а несмотря на это.

Шеф заверил меня, что не придирался ко мне умышленно и что он не относится ко мне хоть сколько-нибудь иначе, чем к остальным игрокам. Я знал, что на самом деле это обстояло не так, но у меня не было никакого иного выбора, кроме как поверить отцу-командиру на слово и воспринять его заявления всерьез. Я высказал основное из того, что должен был довести до его сведения, и мне показалось немного странным, что отец-командир не набросился на меня. Его сегодняшнее поведение ни на мгновение не искажалось гневом. Возможно, именно поэтому наша встреча не привела к тому, на что я рассчитывал, — к подлинному улаживанию разногласий и примирению или же к моему заявлению о намерении уйти. Вместо этого он сказал, что хочет продолжить нашу совместную работу:

— Ты общайся со мной. Я стану общаться с тобой. Будем оба профессионалами и продолжим с того места, где мы сейчас находимся.

Я встал и направился к выходу из кабинета. Тут шеф обратился ко мне в том полушутливом и слегка саркастическом тоне, как он это умеет:

— Прежде чем ты начнешь плакать, подойди ко мне и пожми мою руку.

Я не испытывал желания плакать. Не уверен также, что это был удачный момент для рукопожатия, но я сделал, как он просил. У меня наш разговор оставил такое чувство, что ничего не было решено и ничего в действительности не изменилось.

Тем не менее, следующим утром на тренировке у меня сложилось впечатление, словно что-то все же сдвинулось с мертвой точки. Отец-командир держался со мной совершенно по-иному (во всяком случае, так мне показалось) — позитивно, ободряюще, даже дружелюбно.

В течение некоторого времени все выглядело прекрасно. Создавалось впечатление, будто наша встреча, в конце концов, привела к той цели, которую я себе ставил. Я вроде бы получил все, в чем нуждался, чтобы прекратить свое сползание во мраке, которое ощущал в последние месяцы, и снова увидеть перед собой свет. Поскольку мне перестали каждый день костылять по шее, то я смог снова тренироваться и играть так, как мне это не удавалось на протяжении многих недель. У меня появилось такое чувство, словно я и шеф сумели оставить позади ту полосу напряженных отношений, которые имели место между нами, начиная, как уже говорилось, со сломанного ребра и моего посещения Букингемского дворца.

Я был неправ. На самом деле это было затишье перед бурей.

В воскресенье, незадолго до моего отъезда на сборы команды Англии, мы играли у себя дома с «Манчестер Сити». Ранее в этом же сезоне мы проиграли дерби на стадионе «Мэйн Роуд» со счетом 1:3. Я тогда не выходил на поле, так что данное поражение никак не могло быть моей виной. Уже хорошо. На следующий день после той неудачи Гэри Невилл рассказывал мне, что в раздевалке отец-командир был таким злым, каким он его никогда не видел после матча. Увы, на «Олд Траффорде» результат оказался не намного лучше. Мы пропустили гол незадолго до конца игры, которая в итоге завершилась ничьей 1:1. Впоследствии в раздевалке старший тренер выбрал именно меня в качестве объекта для критики, утверждая, что я слишком часто терял мяч. Сам я мог вспомнить только несколько пасов, которые не доходили до адресата. Я не выступал, а просто сидел и давал ему возможность высказаться, но потом в течение всей недели сожалел, что поступил так. Если бы я в тот день постоял за себя вместо того, чтобы дожидаться следующей домашней игры, то, возможно, того взрыва, который тогда произошел, не было бы, и события развивались бы не столь бурно.