Павел Ольховский - Последняя гимназия

— Гуманизьм, — обрадовался халдей. — А ты знаешь, что такое гуманизьм?

— Нет, — чистосердечно сознался Голый: — не знаю А что?

— Гуманизьм, это есть студия гуманорум…

До этого в классе мало кто обращал внимание на нового халдея, — шумели, разговаривали, — но теперь сразу притихли. Купец, который всегда читал на уроках, изумился внезапной тишине и, оторвавшись от книги, пнул в бок Адмирала.

— Что тихо?.. Витя?..

— Не-е… Стюдия…

— Стюдия? — изумился Купец. — Ну?

— Ей-богу. Селезнев говорит.

— То есть как так студия? — спросил Иошка, явно издеваясь. — Почему вдруг студия?.. И отчего студия?.. — Непонятно!

Но Селезнев рылся торопливо в своем брезентовом портфельчике и потом выволок на свет трепаный учебник новой истории Иванова, где на одной из страниц в примечании говорилось, что слово гуманизм происходит от латинского «студия гуманорум».

— Паскудство, а не учебник, — покачал головой Иошка. — Что у вас другого не было, что ли?

— Тише, — остановил Селезнев. — Про гуманизьм это я вам между прочим… Я у вас буду преподавать главным образом политграмоту.

— Все едино, — согласились шкидцы. — Шпарьте политграмоту.

— Ну вот, — удовлетворенно вздохнул Селезнев. — Приготовьте тетрадки. Запишите. «Советская власть есть власть рабочих и крестьян…»

— Знаем, — ответили с парт.

— Тише… Написали?.. пишите дальше: «Ленин есть вождь трудящегося пролетариата».

— Интересно, — подхватил Сашка. — Что это за «трудящийся пролетариат»?

Иошка же рассердился:

— Не буду я вам это писать.

— То есть как так?

— Да так!

А кто-то с задней парты, одержимый мрачным весельем, добавил:

— Корова пасху съела, тебе велела!

И здесь произошло нечто странное и необъяснимое с новым халдеем. Он затрясся, из розового превратился в красного и поросячьим голосом закричал:

— В-выйди вон!

Ребята так и шарахнулись на партах.

— Эпилептик, что ли? — с испугу предположил Иошка.

Халдей, не останавливаясь, кричал, поляскивая зубами.

— Да ладно, ладно… Успокойтесь…

— Выйди во-он!

Ребята топтались вокруг него, и, размахивая руками и перекрикивая друг друга, пытались втолковать ему, остановить его:

— Да замолчите! В чем дело, скажите нам?

Но халдей кричал.

— Да что мы вам сделали! Да хватит вам! Да будет!.. Да замолчи ты, чёрт тебя побери!!!

Халдей кричал.

— Да кому выйти-то? — в отчаянии вцепился в него Адмирал.

Рёв прекратился. Все стояли посреди класса, и только один Купец продолжал сидеть на своём месте.

Селезнев указал на Купца.

— Ты выйди.

Купец апатично поднял голову.

— Я выйди?.. А этого не хотел? — и его самых оглушительных размеров кулак протянулся к носу Селезнева. Халдей открыл рот, но ребята кинулись к Купцу и поволокли его с парты.

— Скорей… Уходи к чёрту!.. Уходи, Купа… Смотри, опять пасть разевает.

Купец, выругавшись, ушел. Селезнев успокоился.

— «Интернационал есть международное объединение рабочих всех стран».

Ребята молчали.

Однако не все шкидцы оказались такими слабонервными, как четвероклассники. У кипчаков. У кипчаков Селезнев, прокричавшись до хрипоты, в изнеможении свалился в стул, а младшие, проведав о странностях нового халдея, встретили его дружным воплем:

— Выйди вон!

Так утвердился Селезнев в Шкиде…

Для Гришки и Лёньки дисциплина коллектива оказалась тягостной. Им скоро наскучило работать в юнкоме. Лёнька уже успел провороваться. Гришка бузил и занимался производством порнографических открыток. Книги, пожертвованные ими в читальню, они взяли обратно, чтоб загнать на рынке. На лекциях хулиганили, подсмеиваясь, курили, не обращая внимания на постановления общих собрании, а когда им делали замечания, покрикивали:

— Ну, ну, молчи!.. Не твое дело учить членов Цека…

Наконец у «членов Цека» потребовали объяснений. Гришка и Лёнька дать их отказались. Состоялось собрание, и они ушли из организации.

Ушли озлобленные, с желанием отомстить.

На завтра на стене в столовой уже висела вновь родившаяся газетка «День», где Лёнькиным фельетоном «Коллектив матерых матерщиков» против Юнкома открывалась кампания… Наряду с этим Гришка склонил Лёньку вступить в его предприятие, носившее громкое название «Шкидкино», где предполагался «прокат порнографических туманных картин собственного производства…». Предприятие оказалось выгодным. Друзья бойко заторговали, но зато много шкидцев уже через несколько дней были кругом в долгу у ловких предпринимателей…