А. Петрункевич: Маргарита Ангулемская и ее время

Кроме той притягательной силы, которой обладает всегда и везде все действительно прекрасное, Маргарита Ангулемская интересует нас еще и с чисто исторической точки зрения. Она является одной из самых ярких и типичных представительниц эпохи Возрождения вообще и французского Возрождения в частности; история ее личной жизни тесно переплетена с историей всего того духовно-культурного движения, которое, начавшись значительно раньше, достигло своего апогея при Франциске I; наконец, она является тем центром, вокруг которого группируются знаменитые люди XVI века. Маргарита – одна из тех немногих женщин, которые сумели придать себе и истории своей частной жизни общечеловеческий интерес. Во введении к «Гептамерону», изданному в 1880 году, А. де Монтеглон (Montаiglon) заметил:

Когда нужно говорить о Маргарите мало-мальски подробнее, приходится излагать чуть не всю историю царствования Франциска I, и можно было бы составить очень крупную часть истории французской литературы за этот период времени.

Вот почему мы принуждены будем делать довольно длинные и частые отступления от ее жизнеописания. Говорить о Маргарите без этих отступлений нет никакой возможности: иначе рискуешь совершенно исказить ее личность. Говорить же в книге, специально ей посвященной, о Франциске I и Франции даже не есть отступление: с их историей слишком тесно связана жизнь этой замечательной женщины, до сих пор еще у нас, в России, мало известной – ее светлый образ лишь неясно вырисовывается на блестящем фоне эпохи Ренессанса.

XV век был на исходе. На французском престоле сидел Карл VIII. Сам еще юный (21 год), он женился в конце 1491 года на 15-летней Анне Бретонской, гордой наследнице герцогства Бретонского, отказывавшейся выйти замуж за кого-нибудь другого, кроме короля или королевского сына. Этим браком был положен конец длинной распре между Францией и Бретанью; герцогство, навсегда потеряв самостоятельность, было присоединено к французской короне. Женитьба Карла VIII вызвала страшное негодование со стороны германского императора Максимилиана и английского короля Генриха VII. Максимилиан был оскорблен, потому что летом 1490 года Анна Бретонская вышла за него замуж раr рrocurаtion; [3]таким образом, Карл VIII отнял у него супругу. Кроме того, Карл VIII, женившись, отослал обратно к отцу (то есть к Максимилиану) эрцгерцогиню Маргариту, воспитывавшуюся в качестве королевской невесты при французском дворе.

Генрих VII в высокопарных выражениях заявил парламенту, что он хочет вернуть себе «свое Французское королевство» и рассчитывает на помощь германского императора. Однако вскоре начавшаяся война была так неудачна для англичан, что они поторопились заключить мир (в Этапле 3 ноября 1492 года). Этот мир был большой политической ошибкой Карла VIII, не сознававшего действительных нужд своего королевства и не воспользовавшегося удобным случаем, чтобы изгнать англичан из Франции.

Карл бредил Крестовыми походами и рыцарскими приключениями; он даже своего сына назвал Карлом Роландом в честь эпического героя. (Сын умер в 1495 году.) Увлеченный фантастическими планами покорения Италии, молодой король торопился кое-как закончить свои дела на севере, чтобы поскорее броситься на Апеннинский полуостров. 23 мая 1493 года в Санлисе был заключен мир с Максимилианом, и Карл VIII мог всецело предаться своим мечтаниям о том, «как заставить мир говорить о себе».

Старшая сестра его Анна, герцогиня Бурбонская (женщина чрезвычайно умная, и ей, по словам отца, Людовика XI, для того чтобы быть королем, не хватало только мужского пола), постепенно утрачивала свое когда-то безусловное влияние на брата и потому не могла удержать его от похода в Италию. Юная королева Анна Бретонская не имела никакой власти над мужем, а его товарищи, молодые дворяне, окружавшие престол, мечтали не меньше его самого «о прекрасной Италии, о ее богатствах, красавицах и наслаждениях…»

Наперекор всем доводам рассудка король хотел идти добывать себе Милан. Так было положено начало знаменитым Итальянским войнам, длившимся с лишком полстолетия. Они не принесли Франции никаких политических выгод, но зато широко растворились ее двери для культуры, мощной волной хлынувшей из Италии, которая в это время уже создала многое из того, чем гордится она и поныне и что понимается под словами «итальянское Возрождение». Ее ученые, художники, поэты – учителя и образцы для всей Европы. Ее искусство поднялось на высоту почти недосягаемую. Она выработала формы общественной жизни, незнакомые предшествовавшему времени. Человеческая личность, угнетенная миросозерцанием Средних веков, вдруг воспрянула с небывалой энергией и увлеклась каким-то страстным развитием своего «я». Человек опять, как в седой древности, стал центром мироздания; он хочет господствовать, и для того чтобы лучше делать это, он хочет знать. Жажда знания снедает его, и он упорно, неустанно ставит вопросы всему, что попадается его пытливому взору. Он верит, что на его вопросы есть вечные, абсолютные ответы, и страстно ищет их. Вера спасает его. Вселенная одну за другой открывает ему свои великие тайны, и, ослепленный этими успехами, пораженный величием своих открытий, человек эпохи Возрождения впадает в крайности. Ему кажется, что еще шаг-другой, и он – господин мира. Нет пределов его личности, как нет конца его желаниям.