Анатолий Черняев - Совместный исход. 1973

3 апреля 73 г.

Вчера еще читал новый роман Войновича о Вере Фигнер. Он — талантливый и по стилистике, сделан под прозу 80-ых годов прошлого века. Очень хорошо вводит в атмосферу эпохи. Однако, главное его достоинство - в скрытой философии. Современная сложность судьбы нашей революции (Октября) как бы экстраполируется на революционное развитие тогда: чистая идея, воплощенная в Вере и ее подругах - в соприкосновении с пошлой реальностью сверху до низу. Но автор (и в этом небанальность его трактовки этого противоречия) вместе с рассказчиком, от имени которого идет повествование, сам глубоко ироничен (не в литературном только - и этого много — но в философском смысле). Он как бы все время сочувственно и с горечью издевается и высмеивает беспомощность, наивность и в общем - бессмысленность их подвига и самопожертвования. И вместе с тем, оставляет глубокое убеждение в исторической неизбежности и ... необходимости таких порывов, такой идейности.

4 апреля 73 г.

Возвращаюсь к «Вере Фигнер». В последние годы тема народовольчества и вообще «той эпохи» очень популярна: и в исторической литературе, и в художественной, и в журналах, и в издательском деле. Только из того, что попало в сектор моего внимания: о Перовской, о Бакунине, о Кропоткине - в серии «ЖЗЛ» или в популярной серии издательства «Наука». Издан заново Степняк-Кравчинский. В каждом выпуске «Прометея» обязательно что-то есть: в последнем — о Клеточкине (агенте Народной воли в Ш отделении). В «Вопросах истории», где я член редколлегии, то и дело что-то идет. Теперь вот Войнович, вспыхнувший лет 7-8 назад на литературном горизонте своими далеко не ортодоксальными рассказами, выпустил книгу о Вере. А Лебедев (автор знаменитого «Чаадаева») заканчивает книгу о Желябове.

Что бы все это значило?

Это явно перекликается с такими штучками, как я процитировал из «Юности» - о Че Геваре. Образовался вакуум в духовной жизни. Молодежь (лучшая из массовой ее части) прагматична, деловита, готовит из себя специалистов, рано женятся. Какой-то, сравнительно тонкий слой отпрысков «элиты», паразитирует за счет родителей. Остальные просто работают и живут, ни о чем не думая. Есть довольно многочисленная группа комсомольских горлопанов и карьеристов втихоря. Среди комсомольских активистов - единицы действительно идейных и самоотверженных, или опять же деловых людей, очень положительных, но «без всяких этих фантазиев» (вроде руководителей студенческих отрядов). Срез молодежи отражает состояние нашего общества.

И, пожалуй, не молодежь сейчас — «носитель потребности в идеях». Скорее — «поколение комбатов», людей, вышедших из войны и торопящихся сделать все, что могут, чтобы не допустить опасной (в своей необратимости) утечки духовности из общественного сознания и жизни.

5 апреля 73 г.

Жажда духовности возникает скорее не из жизни повседневной, она питается подпочвенным потоком «национальной традиции». Сейчас вошел в моду (среди рафинированной интеллигенции) Токвиль. Давление «старого порядка» (почти равнозначное «природе человека») сказывается у нас не только в структуре и обычаях государственной практики, но и в идейной жизни. Находит разные выражения. Одно - хорошо известно: неославянофильство, почвенничество от Солженицына до Солоухина и далее - неосталинистской «Молодой гвардии». Другое - «неозападничество», которому положил начало «Новый мир» (особенно Лакшин своей блестящей публицистикой). К этому течению и примкнуло увлечение народничеством, а скорее — народовольчеством. И здесь не только тяга к идейной чистоте и самоотверженности. Здесь - и какой-то смутный намек. Недаром активизировалась эта тенденция в связи со стрельбой у Боровицких ворот года три тому назад 4.

4. Покушение на Брежнева.

Тогда говорили, что если стране суждено проделать еще один исторического масштаба революционный цикл, то она находится сейчас где-то в 60- ых годах XIX века (по аналогии).

Поиск духовности идет и на основе советской традиции. Характерны все более частые (и все более стилизованные - для удобства современников) обращения к эпохе гражданской войны. Но еще более примечателен затаенный и страстный, неистребимый как больная совесть интерес к «Великому 1941-ому». Как ни стараются его притушить, фальсифицировать, канализировать в нужное русло демичевские клевреты, корни этого интереса глубоки и долго еще будут держаться и прорастать. Ибо это была высшая кульминация в развитии собственно советского общественного сознания. Где-то в 1942 году можно датировать начало «постреволюционной» эпохи в истории нашего государства и общества.