Павел Катаев: Доктор велел мадеру пить...

Все три рукописи одного и того же произведения разительно отличались друг от друга.

Самая первая - черновая - была испещрена поправками, вымаранными отдельными словами и целыми предложениями, крест накрест перечеркнутыми абзацами, а иногда и целыми страницами.

Вторая рукопись выглядела гораздо лучше - аккуратные строки, почти без помарок - хоть отдавай машинистке.

Отец, однако, не успокаивался и переписывал рукопись еще один раз, третий.

И этот, третий, вариант совсем уже не походил на два предыдущих. Между абзацами появлялись просветы, и рукопись от этого становилась словно бы прозрачной. Одни абзацы были поуже, другие пошире. Иногда коротка фраза из двух трех - слов, занимающая пол строки или еще короче, отделялась сверху и снизу полновесным просветом.

На этом этапе работы над новым своим сочинением (третья рукопись) на мой вопрос, что он сейчас делает, отец озорно улыбался, прикладывал ко рту две сложенные ладони и с шумом выдувал воздух, словно бы наполняя невидимый воздушный шарик...

Мальчишка, да и только!

"Живу..."

Таково последнее слово в его земной жизни, написанное писателем Валентином Катаевым в дневнике.

После этого было еще полтора месяца страданий в больничной палате, желания выбраться оттуда.

Через несколько дней после начала болезни, когда нам, его жене и детям, позволили навестить отца, мы принесли в палату несколько букетов цветов.

Это были очень хорошие, сильно пахнущие розы - крупные и мясистые.

Отец повел глазами, слабо иронически улыбнулся и проговорил:

- Как на похоронах.

Прошел месяц.

Состояние его, как говорится, стабилизировалось и больничная палата стала тяготить его.

Последние слова, сказанные мне, были такие:

- Обещай мне, что ты меня увезешь домой.

Он крепко держал мое запястье своей такой родной прекрасной рукой и лицо выражало уверенность, что уж сын-то не подведет. Но эта безоглядная уверенность говорила о том, что уже ничего не осталось, кроме последней, самой последней надежды.

Выйдя из палаты, я направился к врачу и тот заверил меня, что в понедельник (дело было в пятницу) отца отпустят домой.

До возвращения домой ему нужно было продержаться двое суток. Не случилось.

В субботу отца не стало.

Постоянно думаю о нем, размышляю, восхищаюсь и вместо того, чтобы раз и навсегда попрощаться, повторяю: - Привет, папа...

Москва - Отепя - Москва

Весна - лето 2002 г.