Анатолий Черняев - Совместный исход. 1980

а) мы пошлем на конгресс шотландских профсоюзов толковых ребят, которым будет организована аудитория и они смогут донести советскую точку зрения;

б) в Лондоне он постарается собрать функционеров-профсоюзников и с ними тоже эти же ребята проведут «дискуссию»;

в) я напишу личное письмо Дженни Литл (секретарь Международного комитета национального исполкома лейбористов, «хорошенькая сучка, но умеет делать дело и влюблена в тебя» - слова Китсона) и предложу неофициальную дискуссию либо в Лондоне, либо в Москве на «нашем» уровне (т.е. аппаратном).

За всем тем, что он искренне говорил (а он в самом деле к нам привязался и бескорыстно озабочен, как идут дела и в Англии, и в Европе, и в советско-западных отношениях) - и со всем этим он «доносил» до нас с места событий ужасающую ненависть, которую питают к нам там. Причем, не за Афганистан, который всем сам по себе до лампочки, - Афганистан просто еще один предлог, удачный случай, чтоб открыто продемонстрировать эту ненависть к Советскому Союзу, к Russians. Поэтому с очень горьким чувством уходил я с этой беседы.

13 апреля 80 г.

Взволновали меня три рассказа В. Кондратьева в «Знамени» № 3. Меня на этого писателя, «прорезывавшегося» вдруг к 60 годам, навел в прошлом году Левка Безыменский. Поразила сознательно упрощенная манера подавать войну в масштабе «двухкилометровой карты» (дискуссия начала 60-ых годов). А теперь вот еще три рассказа в этой же манере.

Часто задумываюсь, почему «наш» Северо-Западный фронт (и примыкавшие к нему Ржев-Волхов) дали такую большую литературу. Фронт далеко не главный, без «решающих» боев «общесоюзного» масштаба, без масс танков. Наверно, тут много причин.

1. После битвы под Москвой, когда произошло окружение Демьянска и появилась надежда нанести там немцам второе чувствительное поражение, туда были брошены части, заготовленные «для Москвы» - не кадровые, а студенческие, морская пехота, в общем с большим процентом интеллигенции и «столичности».

2. Поскольку именно там ждали большого дела после Москвы - туда же ринулись поэты, писатели, лучшие журналистские силы.

3. Но фронт «стал». И остановился почти без движения до самого 1944 года, когда началось общее контрнаступление. И все эти «силы» там застряли и, хотя их выбивало нещадно, что-то осталось

4. Своеобразие: оторванность от большого тыла бездорожьем - распутицами осенью и весной, т.е. это даже не распутица, а просто болото - лошади, помню, тонули до смерти на дорогах, полутора и двухметровые снега зимой. Отсюда: постоянный голод и все были предоставлены сами себе.

5. Отсутствие сплошного фронта: немцы в деревнях - мы в лесах и на опушках. Проникновение в глубину друг к другу, раздолье разведчикам = «романтика», психология маленьких боевых групп, патрулей, отрядов, лыжных батальонов и т.п. Внезапные соприкосновения с «мирной жизнью» - нетронутые годами войны, причем довольно богатые затерянные в лесах и болотах деревушки в несколько домов.

И многое другое.

На прошлой неделе: мои переговоры с Кжистофом Островским (зам. зав. Международного отдела ПОРП) по подготовке европейской конференции компартий в Париже. И 2идейно-политический ужин» на Плотниковом со Шредером и Дамлигом (ГКП). Крупный разговор «за жизнь» с немцами! Сам завелся и Шредера до слез довел. А вообще-то сложно, не идейностью мы (КПСС) «держим» немецких коммунистов, а безвыходностью их положения, коль скоро они коммунисты. «Национальный вопрос» витает во всем - в малейшем пустяке разговора с ними, как и вообще нашего общения с этой партией.

4 мая 80 г.

Четвертый день праздников. Жаль, что так много не заносил сюда вовремя. С 16 по 25 апреля пробыли почти безвылазно в Серебряном бору. Я, Загладин, Арбатов, Жилин, Собакин, Ермонский и стенографистки. Готовили парижскую встречу еврокомпартий. (В основном, речь Б.Н.'а)... Заставил нас «соорудить Монбланы» инвектив против империализма и, несмотря на мат Юрки Арбатова, пустить все в алармистской тональности: мол, Европа чуть ли не на грани войны.

Загладин «в деле» участвовал очень косвенно: просматривал варианты и давал кое- какие «соображения». Ему было совсем некогда, на этот раз он показал поистине цезаревский класс: за эти несколько дней он успел съездить в Варшаву, провести беседы с румыном, который приезжал оправдываться (почему не едут в Париж), дать несколько интервью, в том числе венгерской «Непсабадшаг», написать статьи о парижской конференции для «Правды» и «Нового времени».