Анатолий Чупринский - Моцарт

Когда нельзя было играть, маленький Вольф пел. Все подряд. Все, что слышал. Менуэты, которые разучивала Нерл или трио, разыгрываемые отцом и его учениками. Более всего, он любил петь партии баса.

Остановить его могло только отсутствие солнца! Если на дворе было пасмурно, завывал ветер или лил унылый дождь, Вольф становился пассивным, раздражительным, замкнутым. Однажды он просто «окаменел», сидя за клавесином. Помогла,/как будет еще не раз в его жизни!/, любимая сестра Нерл. Она взяла в руки зеркальце и направила зайчик от тусклой свечи прямо на лицо брата. Просто хотела пошутить.

Случилось чудо! Вольфганг вздрогнул, засмеялся счастливым смехом и из-под его маленьких пальцев полились чудные звуки. Нерл никому не сказала о случившемся. Это стало их тайной.

По сути, у маленького Вольфа не было детства. Конечно, в свободные от занятий минуты, он скакал по комнате «на палочке» верхом, не без этого. В остальном же… «Если б не заботливая мать Анна Марш, он бы просто сошел с ума от чудовищных перегрузок».

Да тут еще сочинительство. «Природа взвалила на худенькие плечи ребенка еще и этот груз! В маленьком Вольфганге проснулся композиторский дар.

Как-то поздним вечером он положил перед отцом, основательно испачканный кляксами, нотный лист бумаги. Леопольд Моцарт пробежал глазами нотный лист, и… у него перехватило дыхание.

„Этот записанный выше менуэт Вольфганг сочинил на четвертом году своей жизни“», записал в дневнике Леопольд Моцарт.

Через пару дней Леопольд Моцарт показал своему другу, трубачу придворной капеллы перепачканный лист бумаги. Реакцией музыканта Шахтнера был восторг.

— Восхитительно! Прелестно! Жаль только… — замялся Шахтнер.

— Что?! — напряженно спросил Леопольд.

Маленький Вольф, нахмурившись, замер за клавесином.

— Это невозможно сыграть… Еще не родился тот гениальный пианист, который…

— Почему это невозможно? — мрачно переспросил маленький Вольф. — Играть надо вот так!

И в ту же секунду он обрушил на уши двух взрослых музыкантов каскад, бурлящий поток… извержение… изящных ликующих звуков!

Когда умолкли последние ноты, Леопольд Моцарт и Шахтнер долго молчали. Потом, переглянувшись, направились к двери.

— Продолжай… сынок! Не будем мешать… — почему-то шепотом, уже в дверях, произнес Леопольд Моцарт и прикрыл дверь.

По Зальцбургу, как шипящие змеи, поползли злобные слухи. Так повелось среди обывателей, испытывать зависть к таланту. В те времена Зальцбург был центром католического княжества. Городок просто кишел иезуитами. Шипели… не может нормальный ребенок быть таким талантливым. Тут не обошлось без дьявола. И Леопольд Моцарт начав обучать сына игре на органе. Ближе к Богу, всегда безопаснее.

«Его никогда не принуждают ни сочинять, ни играть. Напротив, необходимо постоянно удерживать его от этого. Иначе он день и ночь просиживал бы за клавесином или сочинением музыки»… писала в письме подруге сестра Нерл.

Антонио Сальери пребывал в глубоком кризисе. И вдруг… новость! В захолустном Зальцбурге появился гениальный ребенок.

«Наконец-то!» — пронеслось в голове Антонио и он почувствовал необычайный прилив сил. Жизнь вновь обретала смысл. В душе опять начинали звучать, пока неясные мелодии.

Ревностный католик, аскет и крайне замкнутый Антонио никому не доверял своих тайных мыслей. Даже верной жене Терезе.

С самой ранней юности он испытывал неодолимое влечение к младшим и слабым. К тем, кто нуждался в его защите и помощи. Если бы у него был сын! Или хотя бы младший брат… Да ещё наделенный талантом.

По сути своей Антонио Сальери был воспитатель. Воспитатель и учитель! С большой буквы! Но, увы! детей им с Терезой Бог не дал. И Антонио испытывал чудовищную, изнуряющую тоску. Порой доводящую до отчаяния. Только постоянные молитвы удерживали его от самого страшного поступка!

Антонио был талантлив. Композитор от Бога! В сочетании с фантастической работоспособностью, этот дар вывел его на самое высокое место среди музыкантов Вены. Первый среди равных! Так величали его все без исключений. Даже мелкие завистники, обделенные способностями, не могли не признать его таланта. Но счастья не было. Ни счастья, ни покоя.

Вернувшийся из Зальцбурга Михаэль Гайдн бросил одну только фразу: «В жилах этого мальчика вместо крови течет музыка!».

Антонио подошел к раскрытому окну. Было солнечное, яркое утро. Пробиваясь сквозь листву, по его лицу бегали лучи солнца. «А еще говорят — нет правды на земле?» — усмехнулся Сальери.