Инструктор обернулся ко мне:
— К чорту, Коллинз, — сказал он, — никогда не врезайтесь колесами в землю, как сейчас. Выравнивайте машину в воздухе, приблизительно на высоте шести футов, а затем ждите, когда она начнет садиться. Потом слегка отводите ручку назад. Когда почувствуете, что машина под вами проваливается, тяните все время ручку на себя, и машина сама сядет. Поднимитесь и попробуйте еще раз.
— Да, сэр…
Я снова сделал то же самое: ударился колесами и подпрыгнул. Инструктор выровнял машину.
— Да нет же, Коллинз, нет, — кипятился он, — шесть футов! Глядите, я вам покажу, что такое шесть футов.
Он поднял самолет, полетел над открытым полем, сделал круг и сел.
— Теперь вы понимаете, что такое шесть футов? — крикнул он, обернувшись ко мне.
— Да, сэр, — соврал я. Я побоялся сказать ему, что плохо вижу землю. Как бы он не послал меня в госпиталь, чтобы там проверили мои глаза. А вдруг они найдут какой-нибудь ничтожный недостаток в моем зрении, незамеченный при первом осмотре, и исключат меня из школы?
— Ладно, в таком случае, поднимитесь и сделайте приличную посадку, — сказал мне инструктор.
— Да, сэр…
На этот раз я выровнялся слишком высоко. Инструктор схватил ручку и предупредил аварию.
— Никуда не годится, Коллинз, — вскричал он, когда самолет перестал катиться. — Не врезайтесь в землю колесами. И не выравнивайтесь на высоте телеграфных проводов. Выравнивайтесь примерно на шести футах. Тогда сажайте машину. Ну-ка, попробуйте еще раз.
— Да, сэр…
— Какого чорта, Коллинз, вы сидите там и твердите «да, сэр», а потом снова делаете сначала все ту же чертову штуку.
— Нет, сэр…
Пат рисует. Она также и летает.
Поздно вечером мы сделали посадку в Джексонвиле (Флорида) на ее биплане. Я инструктировал Пат в полете над незнакомой местностью. Мы поспешно дали газ и вновь поднялись. Мы оставили за собой сверканье прожекторов и вели самолет по линии мерцающих аэромаяков, простиравшихся к югу, по направлению к Миами. На безоблачном небе сверкали звезды, но ночь была очень темная. Луны не было.
Вскоре мы долетели до побережья. Слева под нами катил свои белые буруны Атлантический океан. Они неясно обозначали линию прибоя. Справа, на материке, тянулись болота, невидимые в ночной тьме. Вдали, спереди и позади нас, в темноте вспыхивали сверкающими огнями длинные ряды маяков. Под нами медленно проплывали пятна огней, когда мы пролетали над городами.
Впереди появились облака. Мы нырнули под них. Лететь под облаками было слишком низко. Мы поднялись, чтобы оставить их под собой.
Мы вошли в облака. Огни под нами потускнели и исчезли. Мы поднимались в непроницаемой темноте и летели по приборам.
Под нами облака. Они простираются к горизонту во всех направлениях. Звезды зажгли их тусклым серебром. Они мягко волнуются внизу, как таинственное, безграничное море.
Время от времени сквозь просвет в облаках вспыхивают аэромаяки или огни города. Иногда мы различаем тусклое мерцание бурунов, катящихся на берег внизу, под облаками.
Вдруг произошло нечто необъяснимое. Небо на востоке стало светлеть. Была примерно полночь. Я взглянул на запад и затем снова на восток. Да, небо на востоке явно становилось, светлее. Через полчаса восточный край неба стал заметно светлее западного.
Я пристально следил за тем, что происходит на востоке.
Я увидел, как над горизонтом поднялся кроваво-красный край какого-то тела, сверху закругленного, а снизу имевшего неправильную форму. Размеры его быстро росли.
— Луна! — воскликнул я.
Она быстро поднималась. Невидимые облака, далеко над океаном, своими силуэтами придали ей неправильную форму.
Луна взошла над облаками в невероятно короткий срок. Это была полная луна, золотая, торжественная. Она заставила потемнеть облака. Она высеребрила поверхность океана. Сквозь большие просветы в облаках я видел золотую дорожку, уходившую от луны в океан и простиравшуюся до самого берега. Она двигалась вместе с наши. Она мчалась по океану под облаками с той же скоростью, с какой мы летели над ними.
Я сбавил газ и опустил самолет немного ниже.
— Нарисуйте это когда-нибудь, — крикнул я Пат.
Пат пристально вглядывалась в океан. Она ничего не ответила. Но я знал, что она слышала меня.
По окончании летной школы высшего пилотажа и Келли я был назначен на Селфриджский аэродром. В Селфридже находился первый отряд истребителей воздушного корпуса армии. Каждое утро в 8.15 офицеры собирались у начальника отряда. Между нами распределялись обязанности. Затем мы около часу летали в строю, производя тактические упражнения. После полетов мы снова собирались у начальника для обмена мнениями. Этим заканчивалась официальная программа летного дня, и мы расходились для выполнения своих «земных» обязанностей. Скоро выяснилось, что я быстро справляюсь с ними и у меня остается масса времени для самостоятельных полетов. Я до смерти надоедал дежурному офицеру, выспрашивая у него самолеты. Обычно он давал мне машину. Я поднимался один и, ради собственного удовольствия, упражнялся в самых разнообразных фигурах. Это не входило в мои обязанности. Это было чистейшее излишество.
Читать дальше