Анатолий Лукьянов - Август 91-го. Был ли заговор?

Таково мнение участников «форосского заточения». Причем я здесь не открываю каких-то тайн. Почти все эти данные опубликованы в местной и центральной печати.

Была ли это «жесткая изоляция» или «выжидательная самоизоляция», рано или поздно определит суд, думаю, что не в пользу Горбачева.

Пока все чаще раздаются эмоциональные оценки того, что произошло в Форосе в те жаркие августовские дни. Как, скажем, не прислушаться к голосу известного кинорежиссера С. Говорухина, которого многие справедливо считают совестливым поборником правды. «Президент, — считает он, — был парализован, испугался, не действовал, не боролся, то есть вел себя недостаточно мужественно, на мой взгляд. Ведь завтра историки восстановят все диалоги. Кто, кому, что сказал дословно. Какова была интонация. И возникает картина неприглядная. Как мужчина, мне кажется, я бы себя так не вел… Разве таков должен быть авторитет президента, за которого боролся весь народ и которого вызволили? Да нет, конечно. Народ чувствует, его не обманешь»

(«Московская правда», 20 ноября 1991 г.).

Лидеры «демократов», пресса тех августовских дней да и кое-кто из авторов сегодняшних изданий пытались изобразить меня в роли «духовного отца заговора», Фактов под этими утверждениями никаких. Нет их и в томах уголовного дела.

Ни идеологом, ни инициатором августовских событий я не был. Каких-либо сведений о планах введения чрезвычайного положения и поездки с этим предложениями в Форос к президенту СССР я не имел. К этому выводу пришла и специальная депутатская комиссия, которая была назначена Верховным Советом СССР.

Действительно, прервав отпуск на Валдае, я вернулся в Москву уже после начала событий, когда в Крыму уже состоялась встреча с президентом СССР, а связь с ним отсутствовала.

Разделяя тревогу моих товарищей по Политбюро ЦК за судьбу страны, понимая, как и они, недопустимость развала Советского Союза и власти Советов, я в то же время не считал и сейчас не считаю, что введение чрезвычайного положения тогда было абсолютно оправданным. Об этом я прямо говорил участникам совещания, проходившего в кабинете премьер-министра поздно вечером 18 августа. Ряд товарищей, бывших на этой встрече, почти дословно воспроизводят в материалах дела то, что я тогда говорил.

Будучи председателем Верховного Совета СССР (а его власть сохранялась полностью и никто на нее не покушался), я, естественно, отказался входить в состав такого чрезвычайного, не предусмотренного Конституцией органа, каким был ГКЧП, объявленный центром «заговора».

Но все дело в том, что такого «заговора» просто не было. Никто, насколько я понимаю, не собирался смещать союзного президента, лишать его власти и покушаться на его жизнь. Речь шла лишь о том, чтобы в условиях крайней необходимости побудить главу государства использовать его конституционные полномочия для наведения элементарного порядка в стране, предотвращения развала нашего Союзного государства, скатывания общества в пучину губительного, непредсказуемо глубокого кризиса.

Поэтому при всем критическом отношении к себе виновным в августовских событиях я себя не считал и не считаю.

Скажу только, что тогда, в те три августовских дня, все было гораздо сложнее, чем представляется теперь. Реакция в республиках на события в Москве была далеко не однозначной. Разноречивая информация поступала с мест. Депутатам, да и мне самому многое было непонятно, в том числе и позиция президента. В той обстановке принимать быстрые и выверенные решения было очень очень трудно.

И если я сегодня виню себя в чем-то, так это прежде всего в том, что недостаточно упорно и твердо отстаивал единство нашей федерации, линию на сохранение Союза ССР. К этому обязывали ясно выраженная на референдуме воля народа, решения Съезда народных депутатов и Верховного Совета СССР. Гораздо более стойко и последовательно надо было защищать советскую форму народовластия, приоритет представительных органов власти, бороться против покушений на их полновластие, пресекать попытки ограничить активность депутатов, не считаться с их независимостью и неприкосновенностью. Думаю, что я виноват и в том, что не сразу разобрался во всей глубине предательства тех политических лидеров, которые отказались от социалистических целей перестройки, предали забвению интересы миллионов людей, потеряли ответственность за судьбу нашего великого народа и государства.