Самуил Зархий - Наркомпуть Ф. Дзержинский

На столе зазвонил телефон. Фомин взял трубку, послушал и на лице его отразилось удивление.

— Меня приглашают к наркому, — объявил он. — Оказывается, Феликс Эдмундович уже приехал и прямо с поезда — в наркомат, а мы думали, что завтра…

Не спеша, обстоятельно докладывал Фомин Дзержинскому о заседаниях СТО и Совнаркома, на которых обсуждались вопросы транспорта.

— Четвертого января вечером, как вам известно, СТО принял решение о подготовке к строительству тепловозов. Я вам послал копию этого постановления…

Дзержинский кивнул головой:

— Помню… Там подчеркивалось особо важное значение тепловозов для оздоровления хозяйства железных дорог…

— А в конце января, ― продолжал Фомин, — Владимир Ильич направил из Горок телефонограмму профессору Ломоносову. Копию Владимир Ильич направил мне. Вот она…

Дзержинский прочитал:

«Прошу сговориться с Госпланом, НКПС и Теплотехническим институтом об условиях на конкурс тепловозов, считаясь с постановлением СТО от 4/1 — 22 г. Крайне желательно не упустить время для использования сумм, могущих оказаться свободными по ходу исполнения заказов на паровозы, для получения гораздо более целесообразных для нас тепловозов. Прошу неотлагательно сообщить мне лично результаты последовавшего между вами соглашения.

— Ну и до чего же договорились? — спросил нарком.

— В Госплане состоялось совещание, на котором Ломоносов высказался против объявления международного конкурса на лучшую конструкцию тепловозов. После совещания он передал телефонограмму Ленину, в которой указывал, что конкурс, объявленный на полтора года, — это новая оттяжка. А по мнению Кржижановского, конкурс и предложение Ломоносова не исключают друг друга.

— А что думают наши специалисты?

— Они считают, что, не дожидаясь результатов конкурса, следует приступить к сооружению за границей трех опытных тепловозов по нашим чертежам.

— Почему за границей? — недоуменно пожал плечами Дзержинский. — Над этим еще надо хорошенько подумать. Может быть, только особо сложные детали следует заказать за границей… От Владимира Ильича больше указаний не поступало?

— Была еще одна записка, — ответил Фомин, — адресованная ВЧК — Уншлихту и НКПС — мне. Но там затрагивался частный вопрос.

— Какой?

— О состоянии автодрезин на Московском узле… Мною уже приняты меры…

— О состоянии автодрезин? — удивился Дзержинский. — Откуда же об этом известно Владимиру Ильичу?

— Он предпринял поездку на автодрезине по Окружной дороге. Вот что он пишет.

Фомин вынул из папки письмо и начал читать:

«Мне пришлось на днях ознакомиться лично с состоянием автодрезин ВЧК, находящихся, очевидно, в совместном заведовании ВЧК и НКПС».

Затем Владимир Ильич указывает:

«…Состояние, в котором я нашел автодрезины, хуже худого. Беспризорность, полуразрушение (раскрали очень многое!), беспорядок полнейший, горючее, видимо, раскрадено, керосин с водой, работа двигателя невыносимо плохая, остановки в пути ежеминутны, движение из рук вон плохо, на станциях простой, неосведомленность начальников станций…».

— Оставьте мне письмо, я сам прочитаю.

— Меры уже приняты, Феликс Эдмундович. Об исполнении я доложил управделу Совнаркома.

Оставшись один, Феликс Эдмундович прочитал служебное распоряжение, адресованное ВЧК и НКПС и подписанное: «Пред. СТО В. Ульянов (Ленин)».

И, как уже не раз бывало, в этом сугубо деловом, официальном предписании Дзержинскому бросились в глаза золотые россыпи живой ленинской мысли.

Владимир Ильич писал:

«…К счастью, я, будучи инкогнито в дрезине, мог слышать и слышал откровенные, правдивые (а не казенно-сладенькие и лживые) рассказы служащих, а из этих рассказов видел, что это не случай, а вся организация такая же неслыханно позорная, развал и безрукость полнейшие.

Первый раз я ехал по железным дорогам не в качестве „сановника“, поднимающего на ноги все и вся десятками специальных телеграмм, а в качестве неизвестного, едущего при ВЧК, и впечатление мое — безнадежно угнетающее. Если таковы порядки особого маленького колесика в механизме, стоящего под особым надзором самого ВЧК, то могу себе представить, что же делается вообще в НКПС!..».

Читая эти строки, Дзержинский подумал: «Жаль, что я не совершал поездок „инкогнито“… На линии всегда заранее знали, что идет литерный поезд или вагон наркома. Если бы я разъезжал „в качестве неизвестного“, то несомненно больше знал бы правды о бедах транспорта».