Арсений Тишков: Дзержинский

Ученик 7-го класса 1-й Виленской гимназии Феликс Дзержинский шел на свидание с доктором Домашевичем. Андрей Домашевич был одним из основателей литовской социал-демократии. Он познакомил Феликса с марксизмом и снабжал его социал-демократической литературой. Некоторые из книг, полученных от Домашевича, Дзержинский читал на собраниях ученического кружка самообразования. Недавно его выбрали руководителем кружка, и он этим очень гордился. Сейчас во внутреннем кармане кителя лежала небольшая книжка с длинным названием «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?». Имя автора на обложке не значилось, но Домашевич сказал, что она написана молодым петербургским марксистом Ульяновым.

Времени в запасе было достаточно, и Феликс решил немного покружить по городу. Скоро рождество, а за ним и Новый год. Мысли его как-то невольно обратились к пережитому. Этот, 1894 год Дзержинский считал переломным в своей жизни: он окончательно порвал с религией. Как это было мучительно и трудно — отречься от бога, олицетворявшего для него любовь, правду, доброту и справедливость. Первые сомнения — парадоксально, но факт — зародились у него, когда дядя-ксендз отговаривал его посвятить себя служению господу. Ксендз напирал на его неподходящий характер, но Феликсу показалось, что дядюшка сам не очень верит в бога и боится, чтобы и он не проник в тайну его небытия. В четырнадцать лет Феликс с обостренным вниманием прислушивался к разговорам о далеко не праведном житье служителей божьих, а потом горячо молился, чтобы бог спас его от дьявольского искушения. В пятнадцать пришло увлечение книгами по естествознанию и философии; поколебалась вера в библейские и евангельские мифы и легенды. В шестнадцать знакомство с марксизмом окончательно развеяло его сомнения, он разуверился не только в догматах церкви, но в самом существовании божественного начала, стал материалистом и безбожником. Три года внутренней борьбы и поисков истины! Феликс обрел новую веру, веру в историческое призвание рабочего класса изменить мир и в неизбежную победу рабочих. Он готов был хоть сейчас, немедленно отдать жизнь, если этим можно было бы приблизить победу.

В условленном месте показался Домашевич. Он был па нелегальном положении, часто менял квартиры и встречался с Дзержинским чаще всего в тихих переулках, убедившись заранее, что за ними нет слежки.

Домашевич не спеша, с безразличным видом прошел мимо Дзержинского, у перекрестка осмотрелся и, не увидев ничего подозрительного, повернулся и догнал продолжавшего свой путь Феликса.

Поздоровались. Феликс расстегнул шинель, достал книгу.

— Ну как? — спросил Домашевич.

— Замечательно! Всю ночь читал не отрываясь.

— Да, Ульянов, несомненно, талантлив: и полемист превосходный, и в логике силен. Народникам теперь нелегко будет «ниспровергать» марксизм.

— Вы правы, доктор, все это, несомненно, так, но меня, признаться, больше увлекли практические выводы, сделанные Ульяновым для социал-демократов.

— Ну и что же вы этим хотите сказать? — поинтересовался Домашевич.

— Я решил уйти из гимназии и целиком отдаться распространению среди рабочих идей научного социализма.

Домашевич посмотрел на Феликса с нескрываемым удивлением.

— Послушайте, Феликс, — наконец сказал он, — зачем это? Разве мало людей и учатся и занимаются революционной деятельностью?

— А я не могу так, наполовину, — упрямо отвечал Дзержинский. — Я считаю, что за верой должны следовать дела.

Дзержинский смутился. Получилось высокопарно. Но он говорил искренне то, что думал.

Домашевич был гораздо старше Феликса, и он тоже искренне считал, что Дзержинский по своей молодости и горячности хочет сделать шаг, о котором потом будет жалеть всю жизнь. Сказал как можно мягче:

— Подумайте хорошенько, Феликс. Революция такой жертвы от вас не требует.