Моисей Дорман - И было утро, и был вечер

- Казалось, показалось. Когда кажется, креститься надо! А что, ушли они?

- Нет, не ушли. Уложили обоих.

- Сколько орудий вело огонь?

- Одно, конечно. Мое второе, крайнее.

- Гм, одно. Ладно. Впредь докладывай. Не забывай, кто твой командир. Это был не разнос, а нормальный разговор, и я немного приободрился. Было ясно - позицию второго орудия нужно срочно менять, и я, как положено, обратился к комбату:

- Разрешите оборудовать запасную позицию для второго орудия. Наверно, нас засекли. Переставлю левее, там есть удобное место. Ночью все и сделаем. Быстро.

Гоменюк, конечно, не возражал, и я предупредил Воловика, что ночью предстоит смена огневой (огневая позиция, площадка, с которой орудие ведет огонь)

Однако не прошло и часа, как засвистела первая мина. Она шлепнулась немного впереди нас. Мы попрыгали в ровики. Капитан был в это время на правом фланге, у четвертого орудия.

Вторая мина легла за нами, не долетев до "хитрого" домика: "вилка". Значит, - по наши души. Я выглянул из ровика. Капитан, пригнувшись, бежал к своему блиндажу. Кто-то из третьего расчета позвал его:

- Прыгайте к нам, капитан! Сюда!

Я, грешным делом, подумал: "Сейчас нажалуется в штаб, что по моей вине минометы накрыли батарею". А Воловик шипел мне на ухо: "Бежит в свой блиндаж, под свой двойной накат. Боится, сволочь, с нами в открытом ровике сидеть".

Третья мина с коротким свистом рванула совсем близко. Комья земли

посыпались на голову.

- Никитин! - раздался вдруг крик капитана. - Ко мне! Никитин!

Я выглянул. Капитан стоял на коленях, схватившись рукой за левое бедро.

Еще три мины, одна за другой, упали далеко позади. Либо нас засекли неточно, либо минометчики неопытные.

Подбежавшие Никитин и телефонист унесли Гоменюка в блиндаж. Следом и я прибежал туда. Никитин распорол ножом левую штанину до конца. Видно было, что осколок прошелся касательно по бедру и ягодице. Крови было немного.

Я сказал капитану:

- Звоню в штаб. Вызываю машину. Телефонист! Давай штаб. Кого-нибудь. Через двадцать минут примчался наш "додж 3/4" - удобная машина - с

санинструктором и носилками. Санинструктор пощупал рану, кости ноги,

подбинтовал и велел нести лежащего на животе капитана в машину, а сам позвонил в штаб:

- Капитана везу в санбат. Карту заполню там.

- ? ? ?

- Да нет. Легко. Руки-ноги целы. Голова тоже.

- ? ? ?

- Не проникающее. Касательное. В бедро, в жопу! Забинтовал. Крови мало. Все сделал. Еду. Да, лейтенант здесь. Даю.

Макухин передал мне приказ командира дивизиона - снова принять батарею.

% % %

Прошло три недели. Мы все еще стояли в обороне под Пистынью. На фронте неизбежные ежедневные события быстро вытесняют из памяти воспоминания о прошлом. Стали и мы понемногу забывать июньские события. Но ...

В один из погожих июльских дней на батарее снова появился Гоменюк. И сразу вспомнилось то, что так хотелось забыть!

Я возвратился в свой взвод. Капитан был по-прежнему строг и требователен, держал дистанцию. Он придирался по мелочам и ко мне, и к Воловику, и к его солдатам. Все придирки облекались в строгую уставную оболочку. Мы это понимали и чувствовали. И копилась подспудно черная злоба и ненависть.

Однажды, уже в начале августа, перед рассветом меня разбудил Воловик и, наклонившись, тихо позвал:

- Лейтенант, дело есть. Пойдемте.

В долинах перед немецким передним краем и за "хитрым" домиком еще клубился легкий туман. Было зябко; плохая видимость. У левой станины на бруствере с автоматом на шее сидел наблюдатель Ковалев, а метрах в десяти от него на охапке веток и травы полулежал второй часовой - заряжающий Матвеев. Воловик посмотрел на Ковалева и прошептал:

- Давай, Коваль, повтори лейтенанту, что рассказывал мне. Как все было?

- Было так. Час, а может, и поболе, тому назад ходил тут капитан. Посты проверял. Подошел к стволу, за бруствер. Говорит: "Проверю, как маскируете". "Плохо, - говорит. - Веток мало здесь". Я ему: "Мы же щитки откидываем. Получается низко. Тут много веток не надо, а то немец заметит". А он: "Нет,

пойди-ка подальше от огневой, наломай еще и получше ствол накрой". Ну, я и пошел, наломал, принес и положил, как капитан велел. А Матвеев лежал там, подале, эа тем кустом. Когда капитан ушел, Матвеев и говорит: "Смотри-ка, комбат дерну в ствол напихал". Я поглядел, пощупал - и правда, напихал. Тогда я позвал сержанта, а он велел ничего не трогать и пошел за вами.

- Скажи, Ковалев, а наводку комбат не трогал, маховички не крутил?