Федор Глинка - Письма русского офицера о Польше, Австрийских владениях, Пруссии и Франции, с подробным описанием отечественной и заграничной войны с 1812 по 1814 год

10 апреля. Гродно

Гродно гораздо меньше и малолюднее Вильны; но зато окрестности ее несравненно красивее. В Вильне на одной улице увидишь больше народа, нежели в целой Гродно.

Нас перевезли через Неман; он быстр, светл и величественен. Давно ли был он пограничною рекою? Теперь русские раздвинули границы до Вислы и за Вислу; а славу свою расширили по всей земле.

Сколь удивительных, сколь неслыханных происшествий был ты свидетелем, величественный Неман! Пространно и шумно течение твое теперь; а придут, придут времена, когда сольются лета в столетия и века утекут в вечность, что и ты, река великая, сделаешься малым ручейком и, может быть, исчезнешь в глубоких песках! Но не исчезнет слава моего Отечества, слава Александра I! Не исчезнет, если История успеет передать ее векам и народам. Проснитесь, Тацит, Фукидид и Миллер! Ваш ум, ваше сердце и ваше перо необходимы для описания чудеснейших подвигов наших времен!

Все пространство к Гродне и Белостоку полисто; деревеньки маленькие, земля песчано-камениста, но плодоносна. В ином месте не бывает столько колосьев на нивах, сколько здесь малых и больших камней. Трудолюбие немецкое прибрало бы их к месту: да у него, право, много рук, а тут их мало!.. Речки здешние быстры, и берега их высоки.

Станция за Белостоком

Мы проехали Белостокскую область. Область прелестная, но почти пустая! Природа отменно живописна; красивые холмы, быстрые речки, обширные долины, деревеньки и рощицы, быстро мелькая в глазах скачущего на почтовых, составляют цепь прекрасных сельских видов. Здешние леса — рощи, а рощи — сады. На мшистых развалинах древних лесов цветут и зеленеют новые стройные рощицы. В одном месте видишь семью молодых березок, собранную вокруг старого дуба, их прадеда. В другом — кущи яблонь и вишен среди истлевающих пней. Везде просеки и просади; по сторонам зеленеют еловые рощи. Здесь, как видно по множеству огромных утлых пней, были некогда дремучие леса; века, секира и огонь истребили их. Здесь все восстает из разрушения и пепла в новом и лучшем виде. Но не ищите тут ни замков, ни господских домов, ни великолепных храмов и зданий. Здесь люди, кажется, только что приготовились было жить; ад дохнул войною — и все опустело! Местечек, однако ж, довольно.

Город Белосток

Прелестнейший городок, погруженный в густоту зеленых рощей. Кажется, что какая-нибудь волшебница взяла его из средины Германии и перенесла сюда. Дома одни других красивее. Липовая улица отличается от прочих; но теперь город, как мы его видели, можно назвать только прекрасною гробницею. Из каждого окна выглядывают бледные лица; смерть и болезни, кажется, перебегают из дома в дом. Большая часть домов превращены в военные больницы. Здесь есть огромный замок с прекрасными садами.

В Тихочине переехали мы угрюмую Нареву, которая здесь в пространном разливе топит окрестности. Длинное протяжение лесов, обширные воды и красный месяц, утопающий в пасмурно-синих волнах — все это вместе составляло ночную, Оссияновскую картину. Места сии не богаты ни жителями, ни населением; но они богаты воспоминаниями. Мы проехали Остроленко и с почтением остановились на том поле, где сражался сын величайшего из героев с мужеством, достойным отца. Я говорю о покойном молодом Суворове, отличившем себя в битве при Остроленко в 1807 году. В Тихочине в первый раз заплатили мы прогоны серебром; это значит, что мы въехали в герцогство Варшавское. Теперь уже везде плата одинаково для путешественников тяжела. В России несравненно и скорее и сходнее ездить на почтовых!

Вот и Пултуск! где кажется в первый еще раз в жизни своей разбит был Наполеон. Генерал Беннигсен первый имел славу задеть его за сердце русским штыком. Проезжая мимо, я окинул взглядом поле сражения. Левое крыло наше (думаю) опиралось на Нареву, по берегу которой извивается и дорога; правое крыло терялось в лесах. Пред лицом войск чистое поле — разгул для конницы, слава для Кожина! Отсюда повели войну вправо, по дороге в Северную Пруссию, до самого Кенигсберга.

Вот маленькое местечко Сиротск при слиянии больших рек Буга и Наревы. «Отчего так быстро катишь ты волны свои, широкая Нарева! Зачем ломаешь леса и раздираешь горы, пролагая сквозь все препятствия путь свой? Далеко слышен шум твоего нетерпения, к кому стремишься так? Там величественный Буг, сей светлый сын полей Волынских, спокойно протекая, ожидает в объятия к себе кипящую Нареву, невесту свою. Здесь (у Сиротска) слились они, смешались волны, зашумели и потекли по холмам и долинам, не зная берегов. Но не долго потекут они вместе! Уже Висла, река древняя, открывает хлябь свою и готова поглотить неразлучных под гремящими стенами нового Модлина!» — Так скажет, проезжая, Стихотворец, придающий всему чувства и жизнь! Воин, смотря на скорую, по слиянии, кончину двух рек, скажет про себя: так два друга-витязя, расставшиеся с юных лет, после многих превратностей в жизни встречаются на поле битв, заключают друг друга в объятия, меняются оружием, стремятся к славе — и вместе падают в могилу! «Здесь, — скажет в описаниях своих Историк, — при слиянии Наревы с Бугом, Наполеон вздумал сделать огромные укрепления. Тысячи польских рук и миллионы злотых употреблены для этой работы. Наконец возникли высокие валы; показались, погрозили — и рассыпались!..» «Это дело очень сбыточное, — прибавит внимательный путешественник, — ибо тут нет другой земли, кроме песка; а песчаные валы не долго стоят!»